– Что-то ты вообще уже ерунду говоришь, – сказал я. – Хороших девушек очень много.
Но Андрей не хотел слушать моих возражений. Мы затронули тему, на которую он мог говорить до бесконечности.
– Вот ты говоришь, что у меня якобы деформировано сознание, – говоря это, он топал ногой от возбуждения. – Если уж говорить правду, то я с тобой согласен. Мне видится все слишком черно. Сейчас я даже мысленно не могу себе представить, что есть школьницы, не потерявшие девственность в девятом классе, если не раньше. Знаю, вы подсмеиваетесь надо мной, когда я говорю, что хотел бы жить в Советском Союзе, но я сейчас объясню, почему. Мне хочется, чтобы вернули пионерию, комсомол – пусть без идеологии, но надо чем-то занять молодежь, понимаешь?
– Понимаю, – сказал я, решив соглашаться с ним. Когда он начинал так говорить, лучше было соглашаться, хотя Андрей напоминал мне сейчас пенсионеров, разглагольствующих по телевизору об упадке культуры.
– Мы живем в плохое время. Была бы моя воля – позакрывал все дискотеки, а на женщин одел паранджу, как в арабских странах. Деморализация – вот что сейчас происходит.
Тут мое терпение лопнуло. Андрей с умным видом рассуждал о том, о чем сам не имел ни малейшего представления.
– Разве ты сам не такой же, как все? – сердито спросил я. – В ночные клубы не ходишь, девушек не снимаешь, не пьешь, не куришь?
Андрей мрачно воззрился на меня. И я знал, что он сейчас скажет. Дело, мол, не в нем, и вообще, он такой же, как все, только потому, что не видит ничего другого. По-моему, это просто глупо.
Но Андрей так не сказал. Разозленный тем, что я не согласился с ним, он недобро бросил:
– А ты что же, считаешь себя другим? Лучше остальных?
Я разозлился. Неумение слушать доводы других – это его главный недостаток. Когда он начинает с кем-то спорить и не может доказать свою правоту, то переводит разговор на личности и обвиняет своего оппонента в совершенно другом. Ну вроде того, что «а ты как можешь об этом говорить, если вчера украл булку из магазина». Я, конечно, утрирую.
– Так считаешь или нет? – требовательно спросил он. – Не знаешь? А я тебе скажу. Считаешь. Тебе кажется, что ты высокоморальный человек. Только это неправда.
– Почему? – не выдержал я.
– Объясняю. Ты же просто не имел возможности проверить свои моральные качества. Ты ни с кем не спал? Так это не потому, что ты берег девственность, не желая разбрасываться на случайные связи, а потому, что не с кем было спать. А лишь только шлюшка Тэла поманила тебя пальцем – ты сразу согласился. Зная ее, между прочим, лишь два часа. И куда же подевалась вся твоя целомудренность? Отвечу. У тебя ее и не было никогда!
– Хватит! – выкрикнул я. Меня ужасно обидел его издевательский тон, к тому же он все-таки в чем-то был прав.
– Хватит, – угрюмо повторил Андрей. – Я иду домой. У меня дел много.
И ушел не попрощавшись.
Вечером, размышляя, чем заняться, я нашел в своем кармане приглашение, которое дала мне глухонемая девушка. «По четным дням, в 18:00, возле кинотеатра».
Сегодня как раз четное, двадцать шестое, а кинотеатр находится в ста метрах от меня. Хотелось снова увидеть ту девушку, но не хотелось слушать эти религиозные лекции. Как всегда в таких случаях, я достал монетку. Выпадет орел – не пойду, решка – схожу посмотрю. Выпала решка.
Возле кинотеатра собралось человек двадцать. Они столпились полукругом, слушая оратора, который говорил очень тихо, но уверенно – видно было, что он сам верит в то, что говорит. Я немного постоял в толпе, ища взглядом девушку, но ее не было.
– Если человек устал, он отдыхает, – говорил оратор. – Если человек голоден, он ест. А если человек голоден духовно? Лишен общения с Богом? Выход один – просто примите Его в своем сердце, и вы спасены! Там, где наши сердца…
Я вздрогнул, вспомнив песню Андрея.
– …станут алтарем Господа Бога…
Эти разглагольствования навевали на меня тоску, и я уже собрался уходить, но вдруг случайно встретился глазами с той девушкой, ради которой, собственно, и пришел.
Не знаю, наверное, выражение моего лица рассказало ей об этом лучше всяких слов; во всяком случае, она сама подошла ко мне.
