– Лариса, нет, – твердо сказал я. – Не хочу.
Она фыркнула:
– Не хочешь или не можешь?
Я пропустил это мимо ушей.
– Хочешь есть? Смотри, сколько еды – давай просто сядем и поговорим, а?
– О чем? – настороженно спросила девушка.
– О чем-нибудь. Ты любишь музыку?
Лариса издала неопределенный звук и с любопытством спросила:
– Слушай, а ты не голубой?
– Нет. Садись, поешь.
Девушка звонко рассмеялась.
– Вот же прикол! Никогда таких не встречала!
Я посмотрел на ее молоденькое лицо и подумал, что ей, наверное, и восемнадцати еще нет.
Она перехватала мой взгляд и с вызовом сказала:
– Ну, чего смотришь?
– Ты ведь еще такая молодая, – начал я, но осекся. Какая, в общем, мне разница?
К счастью, она не расслышала, что я сказал.
– Знаешь, – произнес я. – Как ты думаешь, душа бессмертна? Ты веришь в реинкарнацию?
– Не знаю, – резко ответила она. – Слушай, я тебя уламывать не буду, не хочешь, так не хочешь. Только давай договоримся – Глайзеру скажешь, что ты меня трахнул, о’кей?
Я почувствовал, что краснею.
– Ладно. Это из-зa денег?
– Какая тебе разница? Скажешь, и все.
– Хорошо, – кивнул я. – Скажу. А ты вообще давно этим занимаешься?
Улыбка исчезла с ее лица, и оно снова превратилось в равнодушную маску.
– Уф, – вздохнула она. – Ну Глайзер и скотина… Ладно, я пошла.
Уговаривать ее я не стал. Проводил до двери и попрощался. На прощание она поцеловала меня в щеку и сказала:
– Счастливо, красавец. Не забудь.
Я вернулся в комнату и начал лихорадочно искать Сэлинджера. Настроение было ужасным, ничего не хотелось, и я никак не мог найти нужную страницу.
А найдя – чуть не расплакался – до того похожие чувства испытывал Холден в подобной ситуации. Все-таки слеза появилась, но я быстро стряхнул ее, потому что в дверь забарабанили. Это, конечно, Максим. Ненавижу я эту его привычку – стучать ногами по двери. В целом-то он парень нечего, но его грубые манеры иногда меня раздражают. И почему они пришли так рано? Сказали ведь – к девяти…
Слышен был громкий хохот. Их веселье перло наружу, а я в данный момент не хотел никого видеть, хотя, конечно, открыл.
В комнату влетел Андрей с гитарой наперевес, и совсем немузыкально пропел мне куплет из песни про Борьку-бабника, заменив имя Борис на мое.
– Чего так быстро? – загоготал Макс. – Мы стоим во дворе, базарим, думаем, что ждать еще не меньше часа, а тут она уже выходит! Шольц, ты просто гигант!
Остальные загалдели все сразу, перебивая друг друга. Пришли все, включая Катю.
– Дай же я обниму настоящего мачо! – закричал Илья. Андрей почесал подбородок и сказал:
– Как говорил один древний философ: «Я вижу не мальчика, но мужа!» – ну, в смысле, мужчину. Что-то в этом роде.
– Рассказывай, как все прошло, – потребовал Илья. – Только не спеша.
– И в самых, типа, пикантных подробностях, – добавил Макс.
Я смотрел на них и кусал губы. Их непонятное веселье раздражала меня. Они толпились вокруг, заглядывали в глаза, смеялись.
– Давайте сначала выпьем, – выдавил я, и все торжествующе заревели.
– Пал последний бастион! – закричал Андрей. – Шольц лишился не только невинности, но и всех высоких моральных принципов, включая и обет трезвости! Так выпьем же за это!
– Наливайте, – сказал я.
Через час я уже напился как скотина. Правда, пришлось соврать, что все было прекрасно, и меня оставили в покое. Но все равно, на душе было паршиво, поэтому я пил и пил. Зато когда опьянел, мне стало хорошо и весело и хотелось вскочить на стол, познакомиться с девушкой с первого этажа, которую я называл Галей, стать таким же раскомплексованным, как мои друзья, и вернуть Ларису. Сейчас бы у меня все получилось! Глеб обнимал меня и клялся, что я очень хороший парень. Я кивал и даже пытался рассказывать какие-то анекдоты, но меня, как обычно, никто не слушал. Все были заняты своими делами, все веселились и пили. На меня никто не обращал внимания, и я разозлился. Кирилл и Катя все время целовались – это раздражало. Я заорал очень громко, и все сразу затихли.
– Хватит тискать друг друга! Ты специально, Кирилл, это делаешь? Что ты хочешь этим показать?
Кирилл нахмурился, а Андрей сказал:
– Ему больше не наливайте. Видишь, как его понесло… Впервые вижу пьяного Шольца!
