Постепенно я обнаружил, что дальше идти нельзя, так как гигантское сердце занимало слишком много места. У меня не было другого выхода, кроме как удалить его.
Были времена, когда это действие — высшая степень точки невозврата — выполнялось только тогда, когда трансплантат уже находился в операционной. Такая предосторожность была продиктована страхом экстренного случая — вдруг спасительное сердце не успеют доставить. Сейчас это правило соблюдается не всегда, особенно когда нужно такое сложное иссечение, как сегодня, просто чтобы не затягивать время асфиксии нового сердца. В идеале к его прибытию все должно быть готово для пересадки. Я поставил зажим на аорту. И прежде, чем отсечь ее, провозгласил:
— Alea jacta est[52]! Теперь только полагаться на милость Божию.
Входящие и исходящие сосуды отделены. Затем левое предсердие, куда входят легочные вены. Освободив таким образом сердечную полость, я взял в руки эту аморфную массу и извлек ее из грудной клетки. Я еще чувствовал слабые сокращения. Они выглядели немного патетическими, потому что они — самые последние. Последние содрогания агонизирующего органа. Я положил его в кюветку. Господи, какое оно огромное! Оно величиной с грейпфрут. После него осталась зияющая, темная, устрашающая дыра. И еще очень тревожная для того, кто всегда видел на этом месте сердце. Я взялся за реконструкцию легочной артерии. Через сорок пять минут накладывания швов мы были готовы к имплантации трансплантата.
Но его еще не было.
Хитенду все еще не прибыл, а ведь прошло уже четыре часа с тех пор, как он должен был выехать.
— Где там эти авиаторы?
Ожидание становилось тревожным. Мы знаем, как быстро высыпаются песочные часы резервов сердца. Уже сейчас их явно очень мало, а нам известно, что миоциты — мышечные клетки сердца — не могут жить бесконечно в состоянии апноэ. Меня охватила глухая злоба. На самого себя, что согласился принять сердце, которое находилось так далеко для такой сложной трансплантации. На Хитенду, которого до сих пор не было. На судьбу, которая смеялась над нами. Чтобы успокоиться, я снова взял в руки кюветку, в которой лежало удаленное сердце. Оно было неподвижно. Жизнь оставила его. Хотя я и знал, что оно было серьезно больно, я все-таки был удивлен, что оно так быстро сдало свои позиции. Стоило только вынуть его из груди, как оно сразу прекратило борьбу, которую так отважно вело на грани разрыва в течение стольких месяцев. И тут, наконец, Кристоф…
— Они только что сели в аэропорту. Пока приедет скорая помощь… В общем, они будут здесь через двадцать минут.
Эти последние двадцать минут сами тянулись бесконечно. По моим биологическим часам прошел уже целый час. Я продолжал ворчать на несогласованность действий, на Хитенду, на себя самого. И наконец-то! Вдалеке послышалась сирена скорой помощи. Прошло еще добрых пять минут, прежде чем коридор ожил, открылись двери нашей операционной и появился Хитенду.
— Хитенду, чтоб тебя, где вас черти носили?
— Так, Рене, не ори! Быстрее не могли. Не так все просто.
— Ладно, позже разберемся. Беги мыться, встанешь напротив. Барбара, встань справа от меня.
Вальтрауд приняла пластиковую упаковку, обрезала верхнюю часть и подала мне открытый пакет. Моя рука погрузилась в ледяную воду. Я вынул столь долгожданное сердце и осмотрел: оно было вялым, холодным, красивого желто-коричневого оттенка. Оно помещалось у меня на ладони. Размером с лимон. Мгновение я смотрел на него… и меня охватила дрожь. Очень неприятная. Дрожь сомнения. Как раз из-за его размеров. Мне казалось, что оно лишь частично сможет заполнить зияющую дыру и окажется слишком маленьким и слабым, чтобы обеспечить кровообращение Михаэля. Тревога росла, у меня задрожали колени. Но, в любом случае, у меня не было другого выбора, кроме как имплантировать его. Жребий брошен уже давно. Я сделал глубокий вдох, чтобы прийти в себя, и попытался мыслить логически, твердя себе: «Это сердце работало у ребенка того же возраста. У них один и тот же вес, одна и та же циркуляторная нагрузка. И нет никаких причин, чтобы оно не смогло поддерживать такое же кровообращение. Это не оно маленькое, это брешь, оставленная другим сердцем, большая».
