— К башне Кутафье? В шесть утра?
Мы видели: Август Иванович делает усилие, чтобы говорить спокойно.
— Да, горючее есть… Кто? Да, да, понятно.
Положив трубку, Шелест повернулся к нам и проговорил:
— Кончено…
Насколько я помню Шелеста, ему вовсе не было свойственно уныние. В ту пору нашему председателю уже шел пятый десяток, но он ничуть не отяжелел и оставался спортсменом, любимцем женщин, страстным поклонником мотоцикла. Даже седина с благородным блеском алюминия не старила его. Он обладал огромным запасом энергии, жизнерадостности и юмора. Только такие люди, скажу кстати, могли строить в те времена аэросани.
Однако в эту минуту Шелест был растерян.
— Кончено, — повторил он.
— Что кончено? Что произошло?
Шелест ответил:
— В шесть часов утра надо подать аэросани к Кремлю, к башне Кутафье.
— Для чего?
— Срочное задание. Пробег на сто — сто пятьдесят верст. Пункт не указан.
— А кого везти?
— Члена Реввоенсовета Четырнадцатой армии. Сказали, что он приехал с фронта всего на несколько часов. Одно из его дел в Москве — ознакомиться с аэросанями.
Выдержав паузу, Бережков продолжал:
— Надо вам сказать, что аэросани, рождаемые «Компасом», находились в периоде так называемой конструкторской доводки. Когда-нибудь я вам особо опишу, какая это дьявольская, мучительная штука — доводить! Доводка у нас непомерно затянулась. А ведь аэросани нужны были армии этой же зимой.
Как только выпал снег, мы чуть ли не каждый день производили испытания, после которых что-то исправляли в конструкции, но наши сани упорно капризничали: раз ходили, раз не ходили.
Попадая с ходу на камень или на трамвайный рельс, они издавали зубовный скрежет и застревали. В таких случаях все пассажиры вместе с водителем должны были наклоняться из стороны в сторону, раскачивая этим сани, на которых ревел мотор и бешено крутился пропеллер. Наконец вновь раздавался страшный скрип — и сани двигались. Нередко случалось, что в пути глох мотор и никак не заводился, случалось, что ломался пропеллер, тогда приходилось вызывать лошадей и волочить сани на веревках в мастерские.
Но уж зато если разгонишь, то никакими силами не остановишься, особенно с горы. На санях не было тормозов, вернее, они существовали в виде клыков или тормозных досок, которые вылезали из-под лыж, но почти не тормозили.
Положение, как видите, было незавидным. Что мог Шелест ответить на требование подать сани? Доложить, что у нас нет саней, — значило расписаться в собственном банкротстве. Доложить, что у нас есть сани, значит: подавай их к шести часам утра, вези, выполняй распоряжение.
Все молча сидели и думали. Наконец Шелест вскинул голову.
— Друзья! — воскликнул он. — Мы забыли, что у нас есть Бережков. Предлагаю принять постановление: задание выполняет Бережков.
Я вскочил:
— Что вы? Ни в коем случае! Сани надо раскачивать, пропеллер бьет, мотор глохнет, тормозов нет. Надо быть безумцем, чтобы демонстрировать их кому-то, пойти в дальний пробег…
— Поэтому-то мы к вам и обращаемся, — ответил Шелест.
Члены «Компаса» во главе с Шелестом принялись уговаривать меня. Ведь надо же кому-то ехать. И не кому-то, а именно мне, ибо я что-нибудь да придумаю, если понадобится. Но я решительно отказывался. Наконец Шелест, зная меня, сказал:
— До сих пор я был о вас другого мнения. Неужели боитесь? Неужели вы действительно не сможете повести сани?
Неожиданно для самого себя я выпалил:
— Смогу!
Я тотчас понял, что меня поймал умница Шелест, но было поздно об этом раздумывать: слово вылетело, я согласился.
Однако, согласившись вести сани, я потребовал, чтобы со мной в качестве помощника ехал Ганьшин и чтобы для связи за нами следовала мотоциклетка-вездеход. Такую мотоциклетку с выдвижными лыжами мы изобрели в «Компасе». Беда ее, однако, заключалась в том, что на цельном снегу она не выдерживала веса взрослого мужчины. Ее освоил только один наш рабочий-подросток, очень способный и сообразительный, принимавший, кстати сказать, некоторое участие в изобретении этой штуки. Я потребовал немедленно поднять на ноги парнишку, чтобы он явился передо мной, как лист перед травой.
