Отметив, что брукхаузенцы ФРГ своей главной задачей считают борьбу против милитаризма и неонацизма, питающих фашистские организации во многих странах, Гайер поддержал предложение Урбанека включить в итоговый документ призыв ко всем бывшим узникам работать с учащейся молодежью, чтобы открыть ей глаза на правду.
— Я кончил как делегат, — объявил Гайер. — Как председательствующий вношу предложение сделать получасовой перерыв. Попробую, исходя из ваших выступлений, набросать черновой текст проекта резолюции.
«Молодец», — подумал Покатилов.
Оставив Гайера одного в бывшем кабинете лагерфюрера, члены комиссии вышли в коридор. Из соседней комнаты с белой дверью доносился гул голосов: там заседала комиссия по работе с молодежью. По коридору разливался крепкий бодрящий аромат свежесваренного кофе.
— Богдан, не сердись, я вчера два часа провел в крематории, а когда вернулся, меня в комнате ждал Гардебуа, — сказал Покатилов, взяв Богдана Калиновского под руку.
— Человече! — укоризненно ответил тот. — Мог прийти ко мне в двенадцать, в час, в три часа ночи. Мы приехали сюда не для того, чтобы спать. Не виделись двадцать лет. Или забыл блок шесть?
— Ребята, — возбужденно сказал по-немецки Сандерс, — я припрятал в буфете бутылку «Арманьяка». Предлагаю употребить по двадцать грамм, я угощаю. Насье?
— Уи.
— Шарль?
— С превеликим.
— Констант?
— Давай.
— Урбанек?
— Йо.
— Калиновски?
— Можно.
Озираясь, как хефтлинги перед проверкой, на цыпочках, гуськом направились они к угловой комнате, где одна из служащих варила на электрической плитке кофе. Сандерс забрал у нее свою бутылку и стал разливать по кофейным чашечкам остро пахнувшую яблоками янтарного цвета жидкость. За спиной голландца неожиданно выросла вальяжная фигура Яначека.
— Агуа! — запоздало произнес Шарль, подавая сигнал тревоги.
— Вы, проклятые старые бандиты! — осклабился Яначек, притворяя за собой дверь туалета, где громко бурлила вода. — Вы, большевистские изверги, подлые каторжники, порочные сластолюбцы! Вот как вы работаете!.. Немедленно мне двойную порцию.
— Т-с, — прижал палец к губам Сандерс. — Представляешь, мы вышли глотнуть кофе, пока Лео набрасывает проект…
— Пытается соединить несоединимое? Помогай ему бог! — Яначек принял из рук Сандерса чашечку, выплеснул содержимое в рот, прижмурился. Когда несколько секунд спустя он открыл глаза, лицо его светилось покоем. — Спасибо, братцы. Как казначей я запишу эту бутылку «кофе» в статью «прочие расходы» комитета. Цецилия! — официальным тоном проговорил он, обратясь через головы друзей к служащей. — Цецилия, пожалуйста, запишите выпитое этими господами на мой служебный счет.
— Франц, ты поступишь гораздо справедливее, если выдашь мне соответствующую сумму наличными, — скромно сказал Сандерс, глядя Яначеку в глаза. — За этот «кофе» я выложил десять долларов из собственного кармана.
— Пять долларов. Ты получишь денежное пособие после обеда, Ханс.
— До обеда, милый Франц. Сейчас, немедленно.
— Ты, Ханс, старая каналья, голландский пират, презренный колонизатор. — Яначек извлек из кошелька зеленую бумажку и сунул Сандерсу. — Агуа! — вдруг испуганно прошептал он.
Покатилов оглянулся. В противоположном конце коридора возле приоткрытой белой двери стоял Генрих Дамбахер.
— Руэ! — сказал Генрих голосом старшины одиннадцатого блока.
— А теперь исчезните отсюда. Фершвинден! — свирепо скомандовал Яначек, подражая самому себе, каким он был двадцать лет назад, — неприступный лагершрайбер-два и вместе с тем один из тайных руководителей интернационального подполья.
5
Через полчаса они вновь сидели за столом лагерфюрера. Гайер, отодвинув в сторону чашечку с двадцатью граммами, которую ему доставил Ханс, сортировал листки, исписанные крупным ясным почерком. В уголке рта у него торчала потухшая сигарета, и он поглядывал на дверь, точно кого-то ждал.
— Уважаемые члены комиссии, — сказал он, положив окурок на край блюдца, — разрешите огласить черновой проект документа. Я буду читать медленно. Если покажется что-то непонятным — остановите, я повторю. Камрад ван Стейн и камрад Калиновски, пожалуйста, переводите по мере надобности. Вы готовы?
