— Понял. Сделаю, — заверил Бубенец.
— Только ты смотри, будь осторожен. Каракурт вооружен. Веди дружескую беседу и не давай ему ничего заподозрить. Мы приедем минут через тридцать после тебя.
— Есть, — по-военному четко ответил Дмитрий.
— Уж если совсем будет невозможно удержать его, то на рожон не лезь, — предупредил Кретов. — Пусть уходит. Все равно мы его из города не выпустим. Слишком не рискуй. Смотри, Митя, — несколько непоследовательно закончил Кретов свои указания.
— Есть не рисковать, товарищ майор, — повторил приказание Бубенец. — Да он ничего и не допрет. Все сделаю в лучшем виде. Приезжайте скорее.
Пулей вылетев из телефонной будки, Дмитрий вскочил в машину и, круто развернув ее, помчался по уже знакомой дороге к квартире Караулова.
Караулов лежал на спине, закинув на подушку под голову сильные мускулистые руки. Скомканная простыня валялась в ногах. На голое колено Караулова села муха. Он лениво пошевелил ногой, чтобы согнать назойливую тварь, и болезненно сморщился. Да, удар об асфальт шоссе в момент аварии машины не прошел даром. Нога все-таки болела не на шутку. И если бы только нога. Болела и грудь, и предплечье левой руки. Хорошо, что тогда у врача «скорой помощи» он усилием воли сумел удержаться от стона, когда врач, исследуя его, нажимал на ушибленные места. А то положили бы в больницу вместе с этим идиотом Рустамовым. При воспоминании о Рустамове, Караулов сморщился, как от боли. Старый осел. Отсидел три года и все еще думает честным быть. Узнал про ночные выезды в город — заартачился, подозревать начал, поперек пошел, грозиться стал. Жаль, что не насмерть его прихлопнуло, а то бы не пришлось теперь так поспешно сматывать удочки. Целых три месяца все шло гладко. Лягавые ни за что не могли зацепиться.
Все, к чему втайне он готовился долгие годы, все удалось совершить. С Лобовым рассчитался полностью, поздно, но рассчитался. Еще тогда, в грозном для Самылкина двадцать девятом году, он дал сам себе клятву, что никогда не простит Лобову разорения своего хозяйства. На протяжении двадцати пяти лет трижды Самылкин пытался осуществить свое намерение — убить Лобова, но трижды отступал, сжимая в бессильной ярости рукоять лежавшего в кармане нагана. Все три раза он сталкивался с Лобовым лицом к лицу. Александр Данилович ни разу даже не узнал Самылкина. И Самылкин отступал, боясь открыто взглянуть в ясные и непреклонные глаза своего противника. Только нынешней осенью, укрывшись густыми ветвями вишенника, он решился пустить пулю в ярко освещенное окно, за которым четким силуэтом вырисовывалась голова Лобова. Вспомнив об этом, Караулов покривился в улыбке: «Оправдал свое прозвище, ужалил, как Каракурт, исподтишка». Теперь он решил «завязать» — уйти из преступного мира. Для этого все готово. Богатство накоплено немалое. Покойный Евтифей Самылкин, еще в двадцать девятом году расстрелянный за контрреволюцию, даже не помышлял о том, что его сынок будет владеть подобным богатством. Все было сделано и теперь осталось только исчезнуть. Исчезнуть так, чтобы самые опытные ищейки из уголовного розыска недоуменно разводили руками над тем, куда мог деваться Каракурт.
В одном крупном портовом городе на юге, в городе, где за Каракуртом не числилось ни одного дела, где его знали, как высококвалифицированного механика, имелись люди, которые охотно помогли бы ему очутиться за рубежом. Неважно, как бы это было проделано — тайно, укрывшись в трюме, или явно, в составе судовой команды. Главное, уход за границу был обеспечен. Нужно было только щедро заплатить. А заплатить сейчас Караулов мог, сколько бы ни запросили. Особенно если бы удалось уехать отсюда спокойно, не спеша, забрав с собою все, что удалось награбить. Все складывалось так удачно, и вот на тебе… Черепок этого балбеса Гани не раскололся ни от удара молотком, ни от удара о камни, а сам Караулов чувствовал себя прескверно.
Он припомнил события того утра. Пустынное шоссе, крутой поворот над обрывом, мост и стоящая над самым спуском одинокая машина. С туго закрепленным рулем машина начинает двигаться к мосту, чтобы, ударившись о хрупкие перила, рухнуть с высоты шести метров на камни. Машина набирает скорость, и в этот момент он прыгает с подножки. Но подвела железка, им же самим прибитая к подножке, чтобы укрепить расколовшуюся доску. Вместо рассчитанного прыжка получилось неожиданное падение и сильный удар об асфальт. И вот теперь лежи. Лежи в такое время, когда каждый час дорог. Надо смываться, пока лягавые не нащупали следа, пока Гани не очухался в больнице и не заговорил. Ведь тогда на дороге он казался совсем умирающим. А все-таки выжил. И теперь единственное спасение — в бегстве. Но убежать оказалось нелегко. До этого, предусматривая необходимость побега, Караулов рассчитывал осуществить его двумя путями. Или бросок на своей машине километров на триста по шоссе, ведущему вдоль полотна железной дороги. На этот случай у него были подготовлены запасные номерные знаки, чтобы проскочить незамеченным посты автоинспекции. Но этот вариант сейчас отпадает. Для того чтобы очутиться за баранкой машины, нужно идти в гараж, а этого Караулов не хочет и даже боится.
