– Мне не позволяли находиться рядом с Крисом.
– Меньше всего сейчас мне нужны упреки, – проговорила Ева, и в этот момент в бесцветном ее голосе промелькнуло нечто, напоминающее боль. – Мне казалось, что у нас получится… примирение.
– Почему? – спросила Алекс.
– Ты очень тяжелый человек, – голос Евы задрожал.
– Такой меня сделала ты.
Жест Евы мог означать: что сделано, то сделано, а затем она проговорила:
– Значит, ты не хочешь остаться даже ненадолго, чтобы я как-то могла возместить… восстановить…
– То, что никогда не существовало, нельзя восстановить. Ты выставила меня из дома семь лет тому назад. Ты тогда сказала, что я должна жить своей жизнью, потому что ты не могла дать мне того, в чем я так нуждалась. Не позволяла мне быть такой, какая я есть. В то время, я могла бы дать тебе то, чего ты ждешь сейчас. Тогда я, наверное, выплакала целое море слез, потому что не могла добиться твоего внимания. Время все меняет. Переменилась и я. Для меня это больше не имеет никакого значения.
Наступило молчание.
– Ты счастлива? – наконец спросила дочь Ева.
– Намного счастливее, чем я была в этом доме.
Ева кивнула:
– Да… могу себе представить.
– Все, что касается похорон, я сделаю, – продолжала Алекс. – Это мой брат, и это единственное, что я еще могу сделать для него. Но после поминок я вернусь в свой мир. Нам не о чем говорить. У меня нет желания выступать в роли суррогата-наполнителя той пустоты, которая образовалась в твоей жизни. Семь лет назад ты могла заставить меня делать все, что тебе вздумается. Теперь мы в расчете. – Помимо желания, голос Алекс задрожал от обиды и горечи.
Ева повернулась и посмотрела на нее.
– Да, ты всегда была сильной, – проговорила она.
– Мне ничего другого не оставалось – только полагаться на себя. С самого начала я понимала, что мне не от кого ждать помощи. Знаешь ли ты, – сказала Алекс, и ее голос снова напрягся, – что сегодня ты второй раз в жизни посмотрела на меня? А семь лет назад ты впервые изволила заговорить со мной. Ты даже не представляешь, что вытворяла со мной! Ты помнишь?
– Что сделано, то сделано, – ответила Ева. Голос ее уже обрел силу. – Ты не понимаешь – ничего не понимаешь.
– Нет, отчего же! Очень хорошо понимаю…
– На то были особые причины…
– У тебя всегда есть особые причины, которые полностью устраивают лишь тебя саму. Но они не устраивают меня. Ничто не может служить прощением. Я не ангел. И собираюсь оставить тебя со всем этим. Как только похороны закончатся, я уеду отсюда навсегда и уже больше никогда не появлюсь здесь снова. Никогда.
Алекс повернулась к двери. Но, уже взявшись за ручку, она вдруг остановилась.
– Макс хотел бы повидаться с тобой, – проговорила она более спокойным тоном. – По делам компании.
Ева не повернула головы:
– Скажи ему, пусть поступает, как считает нужным, – ответила она. – Я не в состоянии сейчас заниматься делами.
Алекс тихо прикрыла за собой дверь.
Мора Хейнс, одетая в шелковый свободный халат, сидела у окна в спальне Макса, отщипывала кусочки круассана и намазывала их джемом, когда увидела в окно Алекс, направлявшуюся к озеру. Мора проводила ее взглядом и заметила:
– Не похоже, что их разговор закончился удачно…
Макс, просматривавший в кровати утренний «Интернейшенл Геральд Трибюн», спросил:
– Откуда ты знаешь?
– Я видела, как шла Алекс. Моя няня-англичанка говорила в таких случаях: «в высшей степени возмущенная».
Макс, голый, резко встал с кровати и подошел к окну как раз в тот момент, когда Алекс скрылась за кипарисами.
– Вот черт! – воскликнул он.
– Интересно, что это она там делает? Вот уж по кому не скажешь, что она безутешна… Но ведь они с Крисом никогда по-настоящему не были близки…
– Гораздо ближе, чем могло показаться на первый взгляд, – с недовольством в голосе отозвался Макс.
– Красота и уродство, – сказала Мора, слизывая капельку джема с пальца.
– Про Алекс не скажешь, что она – уродина, – возразил Макс.
– Зато Крис, несомненно, был воплощением красоты. Как жаль, что все в мире так несправедливо устроено, – Мора потянулась, чтобы налить себе еще немного кофе. – Мне кажется, если бы она хоть немного внимания уделяла своей внешности, это пошло бы ей на пользу. В ее пренебрежении к себе есть что-то агрессивное и вызывающее.
