А ведь звезда мирового экрана есть чаще всего порождение Кардаша, и создает он ее с вашим материальным участием.
Константин Кардаш — продюсер.
Ни режиссер, целый год корпевший над фильмом, от которого зависит, насколько достоверно актриса изобразит энтузиазм доярки, возвращающейся после дойки коров, или муки метафизических исканий; ни главный оператор, ни осветитель, которые при участии гримера могут добавить актеру или сбросить столько световых лет, сколько им захочется; ни художник, которому под силу воспроизвести лес Фонтенбло в римском ангаре или замок Сант-Анджело в киностудии под Парижем; ни актеры второго плана, ни пять сотен или пять тысяч статистов, которых наряжают то санкюлотами, то бенгальскими уланами, то древними римлянами, то танцорами на венском балу; ни композитор, чья музыка создает эту волшебную атмосферу, в которую вы погружаетесь, глядя на экран; ни сценаристы и авторы диалогов, долгими неделями трудившиеся вместе или поврозь над текстом Бальзака или Пушкина, пока текст этот не стал абсолютно неузнаваемым; ни монтажер, который беспощадно кромсает и склеивает пленку; ни директор фильма, которому приходится строго следить за соблюдением графика съемок, заниматься реквизитом, бегать за отсутствующими; ни девушка с хлопушкой, в обязанности которой входит помнить все, о чем постоянно забывают режиссер и его ассистенты; ни сотни рабочих, служащих, инженеров, техников, участвовавших в этом грандиозном мероприятии, — никто в этом мире не может сравниться по значимости с этим человеком, чье имя упоминается еще раз в самом конце титров:
Продюсер
КОНСТАНТИН КАРДАШ
Именно он, Кардаш, руководит всем этим джаз-бандом, где Каждый старается сыграть громче других. Это его, Кардаша, несокрушимая воля подчиняет себе в конце концов волю остальных.
И вот, итогом совместных усилий всех этих людей, с их безалаберностью, ссорами, раздорами, с их гениальностью и глупостью, итогом их сложной, беспорядочной деятельности становятся девять рулонов целлулоидной пленки, полтора часа экранного времени, в течение которого вы будете смеяться, мечтать, плакать. Разве это не чудо?
Господин Кардаш торгует чудесами. Это он и еще несколько предпринимателей такого рода обеспечивают вас недельным рационом иллюзий. Это по его хотению вы перемещаетесь из Гренландии на Балканы, меняете дворец на Босфоре на антверпенский подвал, пышный двор Людовика Пятнадцатого на монастырь в Ассизи, это его глазами вы видите тихоокеанские пляжи, отца Фуко, переход Рубикона, портовую шпану, Наполеона Третьего. Этот он, человек, о котором вы ничего не знаете, каждую неделю понемногу меняет ваши представления о народах и истории, влияет на ваше отношение к проблемам современности и вашей собственной жизни; это из-за него вы неосознанно начинаете иначе целовать жену или невесту, иначе одеваться, ходить, садиться перед пишущей машинкой, зажигать сигару, подкрашивать помадой губы, обращаться с детьми и подчиненными, отвечать на объяснения в любви. Это он внушает вам ваши желания и управляет вашими жизненными устремлениями.
Таким образом, он дергает не только за те нити, которыми управляются переменчивые кинозвезды. Нет, в его руках сосредоточены тридцать, сорок, сто миллионов нитей. И тяжела, ох как тяжела ответственность, возложенная на него за исполнение роли, которую он играет в современном мире.
Но самое страшное то, что роль эту играет именно господин Кардаш.
Не было ничего особенного, что предрасполагало бы Константина Кардаша к кинематографической карьере, кроме разве что дикого желания разбогатеть и очень низкой вероятности этого в той небольшой центральноевропейской стране, где он родился, и в то время, в которое он там рос.
Дело было сразу после окончания Первой мировой войны, в двадцатые годы, с их революциями, инфляцией, рабочими восстаниями, выступлениями меньшинств. В ту пору Константин был совсем молодым человеком, очень худым, но крепким, с пышной шевелюрой и взглядом, печальным от постоянного недоедания, ибо уже тогда перерабатывающая способность его желудка была втрое больше, чем у обычного человека.
