Увидев Денисова, обе прекратили свои занятия. Шуня разогнулась, а Лена поставила ведро на землю.
– Вы что, с ума сошли? – прямо спросил Денисов, ничего не объясняя. Они сами знали, о чем речь. Бросить больного отца и мужа и сбежать в неизвестном направлении могут только сошедшие с ума люди. Его, денисовское, появление как бы предлагало им вернуться на круги разума.
Шуня и Лена молчали, и было неясно: намерены они возвращаться на круги или нет.
Денисов смутился. Шуня была привязана к нему как к грудному ребенку. Денисов к этому привык и даже научился капризничать. Сейчас ему, как ребенку, казалось, что его бросили, даже не потрудились подбросить к чужому порогу, а просто бросили, и все.
– Как это понимать? – спросил он.
– Мне надоели люди и большие города, – спокойно ответила Шуня. – Там меня душат и унижают.
– Но я же не город. И не люди. Я – твой муж.
– Ты выжил. Теперь живи дальше.
– А ты?
– Я не хочу с тобой жить.
– Как? – не понял Денисов.
– Я не хочу жить с человеком, которому не верю, – объяснила Шуня.
– Почему ты мне не веришь?
– А вдруг в тебе опять проснется цыган…
– Не проснется. Мой дед по матери был не цыган, а молдаванин, – вспомнил Денисов.
– Все равно. Если тебя занесло один раз, где гарантия, что не занесет во второй…
– Шуня… Что ты говоришь… Это случилось со мной однажды за двадцать лет. Посмотри, как люди живут. У моих знакомых в неделю больше приключений, чем у меня за всю жизнь.
– Я знаю, люди живут как получится. Я не слепая. Но мне всегда казалось, что у людей – это у людей. А у нас – это у нас. Мы должны пройти по жизни, честно взявшись за руки, и пронести нашу любовь чисто и высоко.
– А мы так и пройдем. Я люблю тебя так же, как раньше. И даже больше. – Денисов никогда не врал, и сейчас он говорил то, что думал и чувствовал.
– Плохо, – сказала Шуня.
– Почему?
– Потому что ты будешь переживать. А тебе это вредно.
Она уже не объединяла его с собой. Он был сам по себе, а она отдельно от него. Через забор.
– Ты идеалистка. Фанатичка. А всякий фанатизм – это ограниченность.
– Я не говорю, что я права. Я говорю только, что я не могу тебе больше верить. И не могу жить без доверия.
– Но ведь мы друзья, – уцепился Денисов.
– Предположим…
– А дружба превыше всего.
– Это слова из песни, – напомнила Шуня.
– Песни тоже отражают жизнь. – Денисов оглянулся на дочь, ища поддержки, и увидел: она больше не связана с ним одной нитью, она тоже сама по себе. И Шуня сама по себе. Автономные люди, живущие на солнечной энергии.
– А что ты будешь здесь делать? – спросил Денисов у жены.
– Работать в школе. Буду сельской учительницей. Я ведь практик, а не теоретик.
– Я тоже практик, – сказал Денисов. – Я должен строить дома. Я не могу без городов и без людей.
– Возвращайся. Я же тебе ничего не говорю…
– Ты приедешь к нам на лето. В отпуск, – пригласила дочь. – Здесь много земляники и грибов.
Денисов окинул взглядом отчий дом и кусок земли, к которому притулилась деревня, – такой прекрасный и такой заброшенный.
– Я вернусь сюда и построю здесь солнечные дома, – пообещал он.
– Это тоже слова из песни? – спросила Лена. Шуня в растерянности смотрела по сторонам.
– Ты не видела, куда я положила лопату? – спросила она у дочери.
Он понял: она слушает только себя, свое будущее, в котором его, Денисова, больше нет.
Он повернулся и пошел обратно, тем же самым маршрутом, только наоборот – сначала поле, а потом лес. Дорога была неблизкой. Денисов шел и думал о жене и о той плате, которую взяла с него Судьба за кратковременную Страсть. Сейчас эта цена показалась неоправданно завышенной. Просто чудовищной. Его знакомые в таких случаях не платили ничего. Либо ничтожно мало. И почему так получается, что одним все сходит с рук, а он должен теперь расплачиваться всей оставшейся жизнью?
Денисов остановился и заплакал. Поле вокруг него было равнодушно и необъятно, как море.
Навстречу по травам, как по волнам, шел человек в плоской кепочке и жарких суконных брюках. Он показался Денисову знакомым, но откуда мог здесь взяться знакомый человек? Они поравнялись, и Денисов узнал: это был инопланетянин из сна, но, одетый в сельмаговскую одежду, он выглядел вполне по-земному.
