После седьмого класса я каждое лето ездил в село Натырбово, где она работала агрономом в колхозе, чтобы помочь по хозяйству: натаскать воды, прополоть грядки, оборвать с дерева спелые яблоки. Своих детей у бабушки Ани не было. На ней обрывался род Гузьминовых. В молодости она была своенравной красавицей, женихами перебирала. Так и ушла с девичьей фамилией на кресте.
Жила она в старинной саманной хате с земляными полами. При хате был огород с добрую треть карликового государства и такой же огромный сад. Работы хватало, но справлялся я с ней за неделю, чтобы не загнуться от скукотищи. Телевизора у бабушки не было, радио не работало, а по местным девкам я не ходил, стеснялся.
Анна Акимовна целыми днями пропадала на колхозных полях. Она приходила поздно, готовила мне еду и сразу ложилась спать. Кое-какие странности в её поведении я сразу заметил, хоть и не придал им большого значения. В хате на всех подоконниках были разбросаны сигареты и папиросы, в пачках и россыпью. А на столе и тумбочке в изголовье её кровати стояли фабричные пепельницы, наполненные «бычками». Естественно, я удивился:
– Бабушка! Неужели ты куришь?!
– Нет, внучок, – сказала она, – не курю, и тебе не советую.
– А это зачем?
– Ночью, когда тревожно, лежу и пускаю дым. Если кто-то заглянет в окно, подумает, что в доме мужчина, и побоится меня убивать…
У моей матери всё началось по-другому. Ей казалось, что кто-то из ближайшего окружения наводит порчу на нашу семью. Первой под подозрение попала Прасковья Акимовна. Бабушке было запрещено даже общаться с родной сестрой, и они встречались тайком, когда мать уходила в школу…
– Здорово, Кулибин! А ну, отчиняй ворота!
Я вздрогнул и поднял голову. Надо мной возвышался дядька Петро с мешком на плече. Был он мрачен и самую малость поддат.
– Плечом надави! – скомандовал дядя Вася. – Запамятовал, что калитка здесь на тугой пружине, сама закрывается?
Судя по интонации, он за что-то на своего напарника злился.
Под могучим плечом я проскользнул во двор, расчистил пространство у двери летней веранды, которую дед время от времени расширял.
– Ставьте пока сюда. Дальше нельзя, Мухтар может не пустить.
– Фух! – выдохнул дядя Петро и впечатал мешок вплотную к стене. – Принеси-ка, Кулибин, холодной воды. Вчера испытал трамбовку, такую же, как у тебя. Протоптал старику Кобылянскому бут под фундамент. Пожалуй, ты прав: колёса у этого агрегата надо было предусмотреть. До сих пор ноги не держат!
– Аж заработанные денежки на обратном пути потерял! – с укоризной сказал Василий Кузьмич. – Утром ходили искали, да кто-то, видать, встал ещё раньше нашего!
Я сбегал с ведром к колодцу за свежей водой. Петро напился, ополоснул лицо, отряхнул рабочую куртку.
– Ладно, – сказал, – пошли-ка, Кузьмич, на брёвнышке посидим. Негоже гулять по чужому двору, когда взрослых дома нема.
Я поставил ведро на скамейку, открытку и обе газеты положил на обеденный стол. Читать там всё равно нечего. В Краснодаре открылась краевая партийная конференция, и весь свежий номер «Советской Кубани» был посвящён исключительно ей.
– Так что ты там за верстак на бумажке изобразил? – спросил дядя Вася, как только я снова вышел на улицу.
– Это станок для изготовления тротуарной плитки, – пояснил я, осторожно подбирая слова. – Условное название – вибростол.
– Опять из журнала? – хмыкнул Петро, в его сегодняшнем тоне преобладал скепсис.
– А откуда ещё?
– Дашь почитать?
– Я ж говорю: в библиотеке брал.
– Ты о деле, о деле спрашивай! – вмешался Василий Кузьмич.
– Ладно, давай о деле, – согласился напарник. – Откуда ты взял такие размеры? – Он достал из кармана и стал разворачивать сложенный вчетверо лист.
Из него выпали и закружились в воздухе два бумажных рубля.
– Моп твою ять!!! – хором сказали представители пролетариата и тут же прикусили язык: в те времена было не принято матюкаться в присутствии несовершеннолетних.
– Куда же ты, падла, смотрел? – сурово спросил дядя Вася, когда схлынул первый ажиотаж.
– Так на твоих же глазах все карманы выворачивал наизнанку, – оправдывался Петро, – и бумагу давал тебе подержать. Кто ж знал, что я деньги туда положу?
