И Юрий Иванович, и Николай Игнатьевич проживут долгую жизнь, оставив после себя не одно поколение грамотных, трудолюбивых выпускников. Юрий Иванович умрёт на своём огороде, у него оторвётся тромб, а Николай Игнатьевич – в банке. Ему нахамят в операционном зале так, что остановится сердце. Но никто, кроме меня, не знал их будущего.
Трудовик колдовал над Славкиной надбровной дугой, накладывал тугую повязку, а тот продолжал лениво отбрехиваться:
– Не хулиганили мы.
– Не хулиганили?! А что же вас занесло на пустырь, подальше от глаз? Молчите? Так я вам скажу: или драться, или курить. Ох, дождётесь, возьмусь я за вас. Вот прямо сейчас директора позову…
– Мы не курить, – не на шутку струхнул я, – мы сюда за двигателем пришли. Хотели скрутить со стиральной машинки.
– Вот молодцы! – с сарказмом воскликнул Юрий Иванович. – Одни стараются собирают, а другие будут растаскивать! Может, скажешь, Босых, для каких таких срочных нужд вы на это пошли?
– Так это… – промямлил Славка, не зная, как лучше соврать.
– Мы хотели сделать приспособление, чтобы семена с веников очищать, – мгновенно нашёлся я и быстро добавил: – Для школы.
– Похвально, – расцвёл трудовик, – очень похвально! Рачительно, по-хозяйски! Так… сколько у нас до конца перемены, двенадцать минут? Ты, Босых, дуй в санчасть. Нет у тебя ничего страшного, обычное рассечение. Пусть Марь Иванна наложит на рану шов. Шрам, конечно, останется, но будет не столь заметен. Денисов тебя догонит.
Как я и предполагал, Юрия Ивановича зацепило. Учитель семидесятых был человеком призвания. В профессию шли не за большими деньгами, а по зову души. Естественно, ему было приятно, что сопливые пацаны, меньше года назад не умевшие работать напильником, проявили инициативу. Пусть даже то, что они придумали, не стоит и выеденного яйца, важен факт, сам по себе достойный поощрения и поддержки.
Он протянул мне лист бумаги и огрызок карандаша:
– Ну-ка, изобрази, что вы там со Славкой по незнанию нафантазировали.
Я несколькими штрихами нарисовал электрический двигатель, направление вращения вала, цилиндрическую насадку с рифлёной поверхностью и фланцем для фиксации на валу. В примечании указал, что резьба на ступице, стопорный болт и гайка должны быть с левой резьбой. Это ему понравилось больше всего.
– В данном случае именно с левой! Гм… в принципе, почему бы и нет?
Юрий Иванович внимательно изучил мой, вполне приличный, чертёж, в конце уточнил:
– Насколько я понял, рабочая поверхность насадки должна быть шероховатой, обработанной на станке?
– Не обязательно. Дед наварил куски проволоки, старые гвозди без шляпки…
– Ага! Это ты, значит, у деда своего подглядел! – возликовал трудовик. – То-то я и смотрю, откуда ж такая изощрённость ума? Ну что ж, тоже похвально! У взрослых нужно учиться, перенимать опыт. Без этого никуда. Ну и как, работает чистилка?
– А куда она денется, – солидно ответил я. – Не чета ручному станку! Только семена по двору сильно разбрасывает. После каждого раза приходится подметать. Вот если бы предусмотреть нечто вроде длинного кожуха, заканчивающегося воронкой…
– Ладно, иди, – перебил меня Юрий Иванович, – а то опоздаешь. После уроков загляни в мастерскую. Если меня вдруг не будет, тогда завтра с утра.
Ни в какую санчасть Славка, естественно, не пошёл. Он ждал меня тут же, за углом мастерской, в окружении припозднившихся секундантов и, мотая своей забинтованной головой, втирал им историю о падении. Я догадался об этом, услышав последнюю фразу:
– Быть такого не может! – сомневался Напрей. – Я упал – руку разрезал, ты – голову проломил. Или Пята колдун, или ты набрехал.
– Ну, если не веришь, сам у него спроси. Как было дело, Санёк?
– Шёл, упал, очнулся – гипс, – пояснил я. – И вообще, нефиг было опаздывать!
Юрка пристально осмотрел мою рожу и, не увидев ни ссадин, ни синяков, бессильно развёл руками:
– Гля, точно! Во везун!
Да я на его месте и сам не поверил бы, что Босяра в кого-то ни разу не попадёт.
– У тебя на контрольной по арихметике какой ответ получился? – спросил у него Витёк, возвращая всех нас с неба на землю.
