Гамадриада захлебывалась рыданиями, умоляя о пощаде.
Сильная рука на моем плече. Надо мной возвышался Пол, его зеленые, как море, глаза светились любовью, и гневом, и еще какими-то чувствами, которым я не могла найти названия. Он был в поту и грязи, безобразные шрамы покрывали руки и лицо. Футболка порвана так, что теперь в самый раз на тряпки. Джинсы заляпаны грязью. Тело так и лучилось энергией и силой. Он был прекрасен. Ангел мщения.
Хриплым голосом он спросил у меня:
— Ты в порядке?
— Выживу.
— Умоляю! — закричала нимфа. — Не рубите больше мое дерево. Умоляю!
Пол помог мне встать на ноги, и мне совершенно не понадобилось хвататься за него, чтобы сохранить равновесие. Просто мне захотелось прижаться к нему, почувствовать прикосновение его кожи. Нет, правда! Пол разглядывал топор в своей руке, а также поверженную нимфу, совсем недавно воплощение сил природы, ожидающую приговора.
— Убирайся отсюда, — сказал Пол. — Убирайся и не возвращайся больше.
— Я не могу, — прошептала она. — Я связана с деревом, это мое место на земле. Не могу отойти от дерева дальше чем на десять тысяч шагов.
Напряженное молчание. Пол обдумывал ее слова. А я пыталась удержаться на своих двоих. Но святые небеса, у меня болели даже такие места, о существовании которых я раньше и не подозревала.
— Ты согласна оставить нас в покое?
— О да, — зашептала она. — Да, я оставлю вас в покое. Клянусь собственным именем.
Что?
— Пол, — сурово сказала я. — Неужели ты дашь ей уйти?
Тяжело вздохнув, он пожал плечами:
— Детка, посмотри на нее. Она едва жива. Не хочу причинять ей новую боль, когда она и без того повержена.
— Но она пыталась нас убить!
— Да. Но с ней покончено. Она отвяжется от нас, а мы соберем вещички и поедем домой.
Должно быть, он шутит?
— Я пыталась применить тактику «живи и дай жить другим», но она и слышать ничего не хотела.
— Подозреваю, теперь она с ней согласится. — И он спросил гамадриаду: — Ведь так?
Она кивнула, глядя на него расширившимися от страха глазами.
Вот черт! Просто невероятно.
— Мне казалось, что даже законопослушные граждане имеют право на справедливую месть.
Пол покачал головой:
— Между местью и правосудием целая пропасть.
Увы и ах!.. Мой Белый Рыцарь ничего не делает без согласия своего внутреннего демона.
— И что нам теперь делать, арестовать ее, что ли?
Пол больше не смотрел на нимфу, он смотрел на меня, пытаясь сказать мне что-то взглядом. Потом глубоко вздохнул, и его плечи поникли. Он смертельно устал — слабая дрожь в руках, глубокие морщины, готовые лечь на его лицо, под маской сурового копа.
— Отпусти ее, Джесс, — тихо попросил он.
— Но…
Я прикусила язык. Дело не только во мне. Даже если я думала — знала! — что нимфа вполне заслуживает участи быть поджаренной на медленном огне, оставались еще другие люди. Например, Пол, который ни за что не стал бы добивать поверженного врага. Как сама гамадриада, навеки заключенная в дубе в наказание за то, что слишком дорожила своей свободой и независимостью.
Она пыталась нас убить.
Но тихий голосок внутри меня спросил: «А ты сама, ты не тронулась бы малость, если бы тебя заперли в дубе на десятки тысяч лет?»
Вот оно. Глупая человеческая жалость.
Тяжело вздохнув, я скрестила на груди руки.
— Прекрасно. Ей очень повезло, что ты здесь. В противном случае я взяла бы топор, и…
Пол улыбнулся — сладкий грех, как же я люблю его улыбку! — и поцеловал меня в лоб.
— Пойдем, детка. Пора ехать домой.
И мы бы просто ушли, оставив гамадриаду зализывать раны. Но стоило нам повернуться к ней спиной, как что-то обвилось вокруг моей шеи и сжало мертвой хваткой.
Я схватилась за горло, но пальцы не могли найти опору. Лоза, которая меня держала, подобно живой удавке, была скользкой, поскольку вылезла из мокрой почвы. Кольца сжимались все сильнее, и я упала на колени. Нечем дышать! Кольца терзали мое горло, и перед глазами расцвели черные цветы — больше я уже почти ничего не видела.
Еще одно сжатие — и вдруг лоза пропала.
Задыхаясь, кашляя, я хватала ртом сладкий-сладкий воздух, болезненно морщась, потому что он обжигал горло. Когда наконец я подняла голову, оказалось, что Пол стоит над телом гамадриады, сжимая в дрожащих руках топор. Сверкающее лезвие было заляпано белыми сгустками и землей. Возле его ног растекалась лужа белого цвета, и густая жидкость медленно просачивалась в почву.
