Я тихо рассмеялась. Я коротышка, у меня слишком глубокий прикус. А уж без косметики… без слез не взглянешь.
— Глупый, одержимый сексом мужчина.
— Безумно влюбленный.
По моему лицу расползлась глуповато-блаженная улыбка. Сердцу внезапно стало тесно в груди.
— Я тоже влюблена по уши…
Нагнувшись, я его поцеловала — нежно, с любовью, лишь с намеком на страсть, которая владела моим телом. Его язык потерся о мой, прошелся по нёбу. Меня окатило волной тепла — руки, грудь; текучий жар пульсировал в животе, дразнил бедра. Теперь его ласки сделались грубее, губы — требовательней, терзая мой рот со страстью.
Он вдруг замер, лежа подо мной, и прислушался, склонив голову набок.
— Что такое, милый?
— Слышишь?
Я прислушалась, но слышала только звуки леса, журчание ручья и взволнованное дыхание Пола.
— Что я должна услышать?
Хмурясь, он покачал головой:
— Ничего. Птица, наверное.
Но сам продолжал прислушиваться.
Я вдруг осознала, что не слышу того, что положено слышать во время прогулки по лесу. Животные! Ни кроликов, ни лесных сурков, ни енотов, ни бурундуков, ни белок, или лисиц, или оленей. Ни бабочек, ни тетеревов, ни синиц. Вообще никаких птиц. А ведь Кэтскиллские горы должны кишеть живностью. Растительная жизнь изобиловала, но, кроме растительности, тут не было ничего живого.
Только цветы… и чудовищный плющ с зубастой пастью и аппетитом к бывшим демонам.
Полнейшая чушь, сказала я себе, делая глубокий вдох. Хватит воображаемых растительных ужасов. Тут нет никаких одержимых лиан, жаждущих меня сожрать, словно я гигантская котлета из удобрений. Розы в саду и не думали надо мной смеяться. Я все придумала. Прискорбный результат стресса и недосыпания.
И незачем ностальгировать о былых демонических талантах. Неужели мне так уж неуютно в обыденном человеческом облике?
Хватит, Джесс, хватит, черт тебя дери. Ничто не причинит нам зла. Не сожрет нас, ох, совсем не сексуальным образом.
Я не боюсь.
Чтобы доказать, что я нисколько, ни капли не боюсь, я поцеловала Пола, страстно, просунув язык меж его губ, вдыхая его запах так, словно мне хотелось вдохнуть в себя его душу. Он ответил не менее страстно, пытаясь завладеть моим ртом. Это вряд ли, милый. Мое сердце принадлежит тебе, но губы я никому не отдам.
Однако, вынуждена была я признать, этот мужчина сражался просто героически.
Я уже обдумывала план сладкой капитуляции, когда Пол внезапно оторвался от моих губ. Я поцеловала его подбородок, лизнула ухо в надежде, что он предпримет новую массированную атаку где-нибудь в районе моих сосков.
— Ты и вправду ничего не слышишь?
Как с тихим вздохом тают мои надежды? Отлично слышу.
Я приподнялась, опираясь на локти, и посмотрела ему в лицо. Улыбнулась, вспомнив, каким он был тогда в саду, с бело-золотым сиянием вокруг головы.
— Что там за звук?
Он прищурился, как будто это помогало ему лучше слышать.
— Не знаю… Может быть, кто-то кричит.
— Продолжим, — промурлыкала я, — и гарантирую, что ты услышишь крик. Громкий. Много раз.
Его тубы скривились, но в глазах не было и тени улыбки.
— He мы. Кто-то другой.
— Милый, вероятно, не нам одним пришла в голову чудесная мысль сбежать на уик-энд в горы.
Склонившись над ним, едва касаясь его губами, я прошептала:
— Ты отвлекся. Но бьюсь об заклад, я заставлю тебя сосредоточиться.
Его улыбка превратилась в коварную усмешку:
— Попробуй.
«Ох, как же я люблю, когда мне бросают вызов».
Высунув язык, я лизнула его губы. Описала линию его рта, провела дорожку по щеке, запинаясь об отросшую щетину. Одна рука на его плече, для упора; другая меж нами, на широкой груди Пола. Потом вниз, пока пальцы не легли на молнию его джинсов. Он что-то пробормотал низким, волнующим голосом. Очень возбуждающе.
Я села, сжимая ногами его бедра.
— Ну что, — . сказала я, медленно раскачиваясь, — ты все еще отвлекаешься?
Потом завела руку за спину, под блузку, и расстегнула лифчик.
Он не сводил с меня глаз, и желание заволокло зеленоватые, как море, глаза, и они потемнели, как океан во время шторма.
— Черт возьми, нет.
Я медленно облизнула губы, заворожено вслушиваясь в его ответно участившееся дыхание.
