И еще один ключевой момент. Мы можем творить милостыню в память о самовольно ушедшем из жизни человеке, можем читать молитву преподобного Льва Оптинского, можем доверять этого человека Богу, но при этом очень важно, как мы сами живем. Становится ли наша жизнь жертвой за усопшего человека или нет.
У преподобного Марка Подвижника есть замечательное рассуждение о двояком восприятии. Он говорит, что если ты человека осуждаешь или обижаешь, то понесешь какую-то часть его искушений. А если любишь и поручаешься за него, то естественным образом разделяешь его тяготы. В случае со смертью важно восприятие второго типа. Когда ты любишь человека, то устанавливается неразрывная связь между тобой и им, и то, что ты делаешь в память о нем, с мыслью о нем, выполняя некий долг перед ним, так или иначе ему сообщится. Это не как в католическом учении о сумме добрых дел, приобретенных за жизнь: есть у тебя запас этих добрых дел, и ты можешь с кем-то поделиться. Нет, не так. Речь просто о единстве с тем, кого любишь. Оно не может быть утрачено.
Некоторым людям становится легче, когда они как бы общаются со своими усопшими близкими в течение всей жизни. Например, разговаривают так, как будто человек рядом.
Есть такой замечательный момент в жизнеописании архимандрита Павла Груздева. На похоронах председателя сельсовета он обращается к усопшему, стоя перед могилой: «Васька, мы с тобой так хорошо жили, не ссорились, не ругались никогда…» И люди плачут, потому что отец Павел говорит с ним, как с живым. Иногда человек на поминках обращается к покойному с какими-то словами, и возникает реальное ощущение, будто два человека беседуют. Но это возможно, когда у человека есть глубокое душевное здоровье, огромная внутренняя естественность. Потому что следствием такого общения с усопшими может стать серьезное повреждение. Человек начинает слышать «отклики», «голоса», замыкается, уходит от общения реального, и в нем происходит страшный внутренний надлом.
Поэтому гораздо лучше, чтобы общение с нашими усопшими осуществлялось через молитву о них. Тогда мы точно можем быть уверены, что им от этого есть польза.
Наши отношения с людьми, в том числе с самыми близкими, должны строиться так: есть один человек и есть другой, а над ними Господь. Когда отношения строятся лишь по горизонтальной линии, от человека к человеку, — это неправильно. Отношения должны осуществляться, условно говоря, через верх: восходить к Богу и потом нисходить к человеку. Тогда они будут намного крепче, чище, совершеннее. Живя здесь, на земле, мы об этой восходящей-нисходящей траектории забываем. А когда любимый уходит, волей-неволей приходим к должному. Мы идем по восходящей линии, и уже Господь нашу любовь возвращает тому, к кому она обращена.
Есть люди, которые после смерти второй половинки решаются хранить верность ушедшему в мир иной и больше не вступать ни в какие другие отношения. Это, безусловно, подвиг. Но в момент, когда человека одолевает страшное горе потери, он может переоценить свои силы и способности к такому подвигу. Поэтому однозначно никаких обетов давать не стоит.
Здесь не может быть единого правила для всех. Мы знаем, что Церковь разрешает брак овдовевшим супругам, в этом нет ничего предосудительного. С другой стороны, вполне естественно, что человек, потерявший того, кого любил сильнее всего в своей жизни, больше не хочет ни с кем быть. Это зависит от особенностей взаимоотношений между конкретными людьми. Не нужно принуждать себя к чему-то, нет долга поступать так или иначе. Человек в данном случае должен делать то, что для него будет естественно. Вот он встретил, и полюбил, и вступил в брак, и все само собой решилось. А если сердце человека занято и в него уже никто больше не входит, то пусть оно так и остается.
Меня не раз спрашивали, есть ли у Церкви какое-то представление о жизни супругов в вечности. Об этом невозможно говорить, потому что наши представления о вечности от подлинной вечности отстоят безконечно далеко. Не может ребенок, находящийся в материнской утробе, доподлинно знать, что находится за ее пределами. Любые его представления будут ошибочны. Причем если мир в материнской утробе хотя бы похож на наш в плане пространственно-временных измерений и физических законов, то мир, в который мы переходим после смерти, совершенно иной.
