Элизабет уже свернула на дорожку, ведущую к белому двухэтажному дому семейства Айала, все еще раздумывая над этими снимками. У нее не было ни малейшего представления о том, кто был этот таинственный фотограф, но ей очень хотелось это выяснить. Кто бы ни был, он был безусловно талантлив, и «Оракулу» очень бы пригодился второй хороший штатный фотокорреспондент.
– Можно? – крикнула Элизабет через стеклянную дверь, постучав по ее раме.
Дверь распахнула темноволосая девочка.
– Здравствуй, – сказала она приветливо. – Заходи. Я Тина, сестра Пенни.
Элизабет вспомнила, что видела ее в школе – она была помладше, скорее всего, восьмиклассница.
– А я Лиз Уэйкфилд.
– Я знаю, – Тина широко улыбнулась. – В нашей школе все наслышаны о тебе и Джессике.
Элизабет смутилась и слегка покраснела.
– Я тоже часто тебя встречала, – ответила она, – но никогда не думала, что ты сестра Пенни. Вы с ней совсем не похожи.
Пенни была высокой, длинноногой и белокурой, а Тина – маленькой, темноволосой и пухленькой, с россыпью веснушек на переносице.
– Да, иногда даже мне бывает трудно поверить, что мы сестры.
Тина провела Элизабет к находящейся наверху спальне, дверь которой была сплошь оклеена первыми страницами газет из самых разных стран мира. Элизабет знала, что Пенни мечтает стать редактором международной газеты. Ей хотелось этого так же сильно, как Элизабет стать известной писательницей. Пенни была одной из тех немногих, с кем Элизабет поделилась своей тайной мечтой, потому что Пенни ее хорошо понимала.
Тина Айала толкнула дверь в комнату сестры.
– Пен, – позвала она. – К тебе пришла Лиз Уэйкфилд.
Элизабет вошла в комнату. Так же, как стол Пенни в редакции «Оракула», вся комната была завалена блокнотами, бумагами, карандашами и ручками. Одну стену целиком занимали полки с книгами и энциклопедиями.
В дальнем углу комнаты сидела в кровати Пенни – под ее голову были подложены две подушки. Она была очень бледной, с темными кругами под глазами, но при виде своей гостьи улыбнулась.
– Лиз, как я рада тебя видеть! Садись поближе, – она указала на стул, стоящий рядом с кроватью.
– Ну, не буду вам мешать, – сказала Тина, когда Элизабет подошла к Пенни. – Пока, Лиз.
– Увидимся в школе, Тина, – ответила через плечо Элизабет.
Она разложила свои папки на рыжеватом ворсистом ковре и опустилась на стул.
– Как ты себя чувствуешь, Пенни? – спросила она.
Пенни поморщилась.
– Я буду чувствовать себя получше, когда смогу бодрствовать больше получаса кряду, – ответила она грустно. – Как только я начинаю что-то читать, я тут же засыпаю. С телепередачами то же самое. – Кивком головы она указала на телевизор, стоящий на тумбочке у кровати. – Но доктор говорит, что на следующей неделе мне будет намного лучше. Может быть, я даже пойду в школу.
Элизабет сочувственно покачала головой.
– Тяжелее всего, когда приходится лежать в постели и абсолютно ничего не делать, правда?
– Да, это ужасно, – подтвердила Пенни. – Но раз ты сейчас здесь, ты поможешь мне заняться делом. Это даст мне возможность какое-то время оставаться в бодрствующем состоянии. Ну так что ты мне при несла?
– Боюсь, что разбираться в том, что я тебе принесла, придется до середины летних каникул, – сказала Элизабет. – Пенни, я не знаю, как ты ухитряешься справляться со всем этим и каждую неделю вовремя выпускать газету.
– К этому привыкаешь, – спокойно ответила Пенни, протягивая руку за принесенным Элизабет материалом.
– В верхней папке собраны все тематические статьи, – объяснила Элизабет, – включая очерк о курсах пилотажа, который по моей просьбе написала Робин Уилсон. Она и еще несколько ребят из нашей школы учатся летать вместе со студентами из местного колледжа.
Пенни открыла папку с таким же радостным волнением, с каким ребенок открывает свертки с подарками в рождественское утро.
– Я только сейчас поняла, как скучаю по работе над газетой, – заметила она. – Знаешь, каждый раз, когда подходит срок выпуска номеpa, я буквально сбиваюсь с ног и начинаю сомневаться в том, стоит ли посвящать всю свою жизнь такой адской работе. Но, когда ее долго нет, мне ее очень недостает: это так здорово, когда и ты, и все вокруг работают на пределе сил, чтобы сделать что-то стоящее, что-то такое, чем потом можно будет гордиться.
