А Полкан, словно понимая, что его ожидает, с усилием просунул хвост между задних лап, прижал его к перевязанному животу и виновато смотрел прямо в глаза хозяина.
— Я и вовсе не смогу стрелять, — глухо сказал лесник.
Охотники растерянно стояли около собаки, не зная, что предпринять. Умирающий Полкан лежал на боку. Кончик хвоста его между ног едва заметно вздрагивал.
Около морды собаки положили большой кусок кабаньего мяса, навалили в костёр толстых сучков и решили, как только доберутся домой, оседлают свежих лошадей и приедут за собакой.
Весь короткий зимний день пробивались они к дороге. Прыжки в глубоком снегу голодных, измученных лошадей делались всё короче. После полудня они стали ложиться. Приходилось развьючивать их, поднимать и снова завьючивать. На это уходило очень много времени.
Только в темноте охотники добрались наконец к овечьей зимовке в начале ущелья. Последний километр лошади, зачуяв сено, прыгали в снегу, не останавливаясь.
В жарко натопленной избушке, за горячим чаем, охотники отогрелись и легли спать.
Глубокой ночью они проснулись.
Разбуженный собачьим лаем, чабан вскочил и бросился к двери.
— Приехал кто-то. Покусают, черти! — сказал он, хлопнув дверью.
— Уч, уч, кеть! — раздался его грозный окрик во дворе.
Собаки сразу смолкли. Чабан долго не возвращался. Потом дверь приоткрылась.
— Айда сюда, товарищ! — позвал чабан. Старый охотник вышел. «Кто это мог приехать так поздно?» — думал Адрианов, оставаясь в избушке.
Но вот дверь порывисто распахнулась, и в избушку шагнул лесник, держа на руках Полкана. Раненая собака опять приползла за хозяином…
Всю ночь старый охотник провозился с Полканом. Отогрел его, промыл рану тёплой водой, а затем зашил её суровыми нитками. Утром на санях он увёз собаку к себе на кордон, за двенадцать километров.
Адрианов на другой день уехал в город. А когда весной проезжал мимо кордона лесника, Полкан встретил его у ворот, радостно визжа и махая хвостом как ни в чем не бывало!
Дикие кряковые утки в Алма-Атинском зоопарке свободно летали с одного пруда на другой. Это всем нравилось: одно дело, когда зверь или птица в клетке, и совсем другое, когда над головой посетителей свистят крылья, проносится стайка уток и тут же садится на пруд, взбивая на его поверхности бурунчики волн.
Наступил апрель. Уткам пришла пора вить гнёзда. Они устроились тут же в зоопарке, под кустиками около прудов. Но одна утка почему-то не нашла подходящего места для гнезда. А время нестись наступило. И утиные крылья на этот раз засвистели высоко над зоопарком. Один круг, другой, и в вечерних сумерках утка улетела совсем из зоопарковских прудов, где она вывелась, прожила лето и зиму.
Зоопарк находится на самом краю города. Всего две улицы отделяют его от колхозных садов. Где-то в гуще этих садов утка устроила гнездо и снесла первое яйцо. На другой день второе, потом третье — девять зеленоватых крупных яиц. Но всё это делалось ночами «по секрету», а днём утка плавала и кормилась вместе со всеми в зоопарке.
Однажды утром утки не оказалось в зоопарке. Не появилась она и на другой день. Прошла неделя — утки не было. Мы решили, что она погибла, и вычеркнули её из списков «жителей» зоопарка. Никто из нас тогда не догадался, что утка спокойно сидит на гнезде за городом, в густых кустах, и греет своим теплом девять яиц.
Только на короткое время утка вставала с гнезда, укрывала яйца пухом, надёрганным из своего брюшка, и жадно хватала молодую свежую травку. Затем наскоро пила из арыка — и бегом к гнезду снова греть свои сокровища.
Никто не видел, как вылупились из яиц пуховички-утятки. Вывелись все девять, друг за другом, без отстающих. Утята быстро обсохли, и наступил самый ответственный момент в их жизни. Первый день утята могут обойтись совсем без пищи, и за это время утке надо добраться с ними до озера, где им предстоит вырасти.
И вот началось!
Вытянув шею и озираясь, утка зашагала от гнезда. Утята вперевалку поплелись за ней: впереди самые сильные, последними — кто послабее.
Утка повела вереницу пуховых шариков домой — в родной пруд зоопарка.
