— А вот пирамида Хефрена, тоже с надписью «Хефрен — Великий». Но из уважения к своему отцу Хеопсу, Хефрен построил себе пирамиду, немного уступавшую в размерах пирамиде Хеопса. А вот пирамида Микерина, третья величественная гробница, которая дополняет великолепную панораму пирамид, вошедших в историю как одно из семи чудес света.
Хотя пирамида Микерина меньших размеров, но она, пожалуй, самая впечатляющая, так как является завершением огромного замысла.
Велики и могущественны были фараоны, которые остались на этом берегу Нила навечно. Они и поныне правят своими придворными, погребенными вокруг них.
В этих маленьких пирамидах лежат министры, здесь захоронены чиновники, управляющие двором фараонов, верховодные жрецы, шуты, архитекторы, куртизанки, — у каждого свое место. Это город мертвых, напоминающий города и дворцы живых, с триумфальными арками, павильонами, коридорами, потайными комнатами и мощными стенами.
В лабиринте этого города мертвых давайте найдем гробницу матери Хеопса, а в ней носилки с золотыми иероглифами, которые рабы приготовили для путешествия в вечность со своим сыном.
Мечта о бессмертии… Чтобы осуществить эту мечту, бальзамировщики готовили тело умершего фараона в течение двух месяцев, освобождая его от внутренностей, кроме сердца и почек.
Скрытая в таинственной пирамиде, сохраняемая многочисленными статуями, снабженная всем необходимым для будущего путешествия, лежит в саркофаге мумия фараона, в которую должна вселиться душа. Разве может душа уйти в небытие без тела?
И по сей день в пирамиде слышатся запахи цветов, кедрового масла, мирты и других лекарственных трав…
…Антошкин сильно ущипнул себя. Не может быть, чтобы то, что он видел и слышал, было правдой. Так не бывает. И он это совсем не он, рядовой советский турист. Он здесь не турист. Он сейчас странник. Странник по векам. Он один к одному понимает иноземную речь, в которой нет ни намека на русский говор, он взглядом проникает за каменную твердь пирамид и слышит, носом чует запах древней мирты.
Антошкин посмотрел на Гвидонова и Нину. И поразился, что глаза сотоварищей полыхают и едва ли не фосфоресцируют. Значит, — решил Антошкин, — и они того, понимают по-иноземному. А у пирамид, у Сфинкса, на Ниле чудо нагромождалось на чудо. Антошкин судорожно хватается за колено Гвидонова, потому как не верит, что именно он, Вася Гвидонов в этот самый миг плывет на лодке по Нилу, изображая из себя фараона Тутмоса III. И осанка-то у Васи царская. Он стоит у руля, а двести гребцов, под возбужденные крики толпы, изо всех сил нажимают на весла. Но вот и берег. Вася-Тутмос направляется к месту, где подготовлены мишени для стрельбы из лука. Фараону подносят стрелы, но его внимание привлекает полудикая лошадь, вставшая на дыбы. Вася впрягает ее в колесницу. Он спокоен и хладнокровен. Он надевает узду на морду гарцующей лошади. Прыжок в колесницу, и бешеный скакун мчит фараона к первой мишени. Вася — Тутмос — прищуривается, и стрела летит точно в цель. Многотысячный вопль взрывается у пирамид, и Антошкин с удивлением слышит, что он кричит громче всех. Да, это триумф Васи! Стоя в колеснице, он подъезжает к трону, и ему на голову водружают двойную корону — символ всевластия над Верхним и Нижним Египтом. А затем вся панорама погрузилась во мрак. Прошло три, пять секунд, и тут острый луч прожектора выхватил из темноты обезображенное лицо Сфинкса. Печальным голосом Сфинкс сказал:
— Я видел гордых победителей, которые склонялись к моим ногам. Знаком мне и Александр Великий — красивый, как дикарь, и мудрый, как пророк. Он спит в этой земле и ждет, когда воскреснет. Однажды вечером я видел Цезаря после захода солнца — боялся Цезарь солнца. Последняя наша царица Клеопатра родила от него наследника. — Голос Сфинкса размеренно журчал, и зыбкие, причудливые, как из сна, картины рождались перед глазами. Грациозной походкой проследовала Клеопатра (ну точь-в-точь Нина Фугасова). Ее сопровождали десятки невольниц и черных телохранителей, в одном из которых Антошкин с удивлением признал небыстрого умом Африкана Салютовича. Коротышка-Наполеон, продефилировавший нервным шагом, отличался от доцента Волобуева лишь наличием щегольских ботфортов и знаменитой треуголки. И еще черт-те какие видения мерещились Антошкину, пока усталый Сфинкс не произнес заключительную фразу:
