Обрадованный Росомахин вызвал машину, чтобы ехать на станцию и увидеть там собственными глазами негодяя и самозванца. Но не успел он покинуть свой кабинет, как снова зазвонил, телефон и директор услышал печальный голос Тюрикова:
— Михаил Сидорович, это меня задержали…
— Как тебя?
— Ну, я же тоже Юрий Иванович…
— И ты позволил? Вот рохля!
— Да я целых пятнадцать минут объясняю этому старшине, что я — это не я, а он говорит, что все преступники сначала не признаются.
— Что же ты сразу не позвонил?
— А он к аппарату меня не допускал.
Директор не имел ни минуты покоя. Потом, устав от волнений, он даже не отвечал на телефонные звонки.
И когда раздался очередной, то трубку сняла только что вошедшая в кабинет Сусанна Сударченко.
— Откуда говорят? С первого карьера? Что? Дошли до руды? Зачерпнули ковшом? Чудесно! Есть однотрубненская руда! Сейчас передам трубку Михаилу Сидоровичу…
Росомахин сказал рапортующим всего несколько слов:
— Зачерпнули ковшом? Ну и продолжайте. Поздравлять? Потом буду поздравлять…
— Что же вы с ними так неласково? — удивлённо спросила Сударченко. — Это же миленько! Точно к приезду гостей. Цицеро семь квадратов в шпигеле!
— Постой бубнить, Сусанна, — оборвал её Росомахин. — Никаких гостей не будет.
— Как не будет? А у меня уже отчёт написан: «Высокие гости спускаются в карьер, и почётный рудокоп товарищ Кристальный…»
— Кристального нет.
— Ай! — в ужасе воскликнула корреспондентка газеты «Слово за слово». — Что с ним? Умер?
— Сняли. Значит, для нас умер…
— О-о-о! Мне тогда половину вашей биографии переделывать. Она же неразрывно связана…
— Теперь, Сусанна, не связана, а наоборот… Пиши правду. Ну, извини, дай посидеть одному.
В кабинет неуверенным шагом лунатика вошёл тот, кого Росомахин давно ждал, — Чаевых.
— Где ты был? Куда запропастился? — цедя слова сквозь зубы, спросил Росомахин своего заместителя.
— Его искал… Его… Понимаете, был рядом — и вдруг пропал. Я уж и вокруг дома, и по коридорам, и в туалете…
— Кого «его» ты искал?
— Представителя. Который перед приездом комиссии на разведку приехал.
На росомахинской шее вздулись жилы.
— Пока ты, Чаевых, ползаешь по туалетам, я краснеть за вас должен… Кто поднял переполох? Ты! Слухами питаешься? В центре смеются над нами. Эх-хо-хо! Куда же твой представитель делся? Ты хоть фамилию его знаешь?
— Юрий Иванович. А вот фамилия… Как же его фамилия? Зухин… Зухин… Запамятовал в силу слабости. Его инженер наш, Ромашкин, хорошо знает…
Едва Костя переступил порог, Росомахин встал, сделал несколько шагов навстречу.
— Так кто этот самый твой друг?
Ромашкин простодушно улыбнулся:
— Какой друг?
— Тот, с которым вы сидели в номере гостиницы, — уточнил Чаевых.
— Так и вы же, товарищ Чаевых, сидели. Угощали его даже. А меня он просто пригласил побеседовать. Товарищ, конечно, солидный, раз его в особняк определили…
— Он назвал вас своим старым другом.
— Просто, как выяснилось, земляками оказались. Оба родились в Азии, за Уральским хребтом,
— И что ты ему говорил, студент? — вмешался Росомахин.
— Говорил о пирамиде Хеопса. О Тралии, Валии, Трындии и Брындии, вместе взятых. Всё остальное говорил ваш заместитель.
Росомахин повернулся к Чаевых:
— Обо мне разговор шёл?
— Не… не… не… — торопливо заверил Чаевых. — Никоим образом! Чего о вас говорить? То есть только хорошее! Как. о руководителе высшего типа… Из народа.
— Хватит, Чаевых. Знаю, что ты предан. Тогда вот что: бери тетрадку и записывай, что делать надо.
Чаевых дрожащими руками ощупал карманы, растерянно посмотрел по сторонам.
— Нету со мной тетрадочки… Оставил где-то. Первый раз в жизни.
— Оставил?! А не попала она в руки этому?… Вы свободны, Ромашкин.
Чаевых клятвенно заверял Росомахина, что тетрадь в руки Юрия Ивановича попасть никак не могла.
А Ромашкин, выйдя из дирекции, направился к телестудии.
Там его ожидали Орликов, Сапрыкин и Боярский.
Завидев Костю в дверях, все трое кинулись к нему.
— Слыхал новость? Комиссия не приедет!
— Ох, ребята, дайте отдохнуть! Ничего ужасного не случилось…
— Как не случилось? А кому мы «Фитиль» покажем?
— Не волнуйтесь. У кого есть сигарета?
— Ты же на куришь…
