— А что вы смеётесь, Актиния Никаноровна?
— Больно за девками бегает.
— Не он за ними, а они за ним. В карты ему не везёт, а в любви — исключительно.
— Да уж, везёт, — согласилась Актиния. — Пятая жена небось. Недавно встречаю его мать, спрашиваю: «Ваш сын снова женился?» А она мне: «Не пойму, говорит, даже. Но думаю, что и эта надолго у него не задержится. А может, на зиму всё-таки оставит…»
— Ха-ха! — блудливо усмехнулся Типчак. — Сердцеед! Ходи, Ниночка, то есть Настенька. Уф, жарко! Что-то вы, Актиния Никаноровна, ошиблись со своими прогнозами. Воробьи, говорили, валяются в пыли — к непогоде. А тут так шпарит!
— Будет непогода, будет, — быстро проговорила Актиния.
— Что будет, это я знаю. Осень уже фактически. Раз осень — дождь. А дальше, как по расписанию, зимушка-зима.
— Знаете, Вася, какая она у нас? До-о-лгая, до-о — ол-гая. Холодно и темно. Зима вся в ночах проходит.
Типчак лихо шлёпнул картой по столу.
— Всё, Варенька, то есть Настенька! Конец!
Потом, тряхнув головой, откинул свисавший до бровей чуб, засмеялся громко и довольно.
— Жить надо, Актиния Никаноровна, широко! А иначе вся жизнь в ночах пройдёт! — Он повернулся в сторону «простыни на верёвочке» и крикнул: — А ты, браток, зря ко мне в пятую автоколонну не пошёл. Характер у тебя, вижу нашенский.
— Я в другой колонне, — ответил Ромашкин.
Люся спросила:
— Костя, а что такое Нахаловка? Старый какой-то посёлок?
— Нет, новый, — опередил Ромашкина Типчак. — Только там строились без разрешения архитектурного управления. Самовольные. И бы себе такой домишко не стал строить. Вот выйдет за меня замуж, Настенька — ух, отгрохаю!
Актиния посмотрела на часы, юркнула на кухню, вернулась, шепнула Насте:
— Бери корзину, пора на станцию. Сейчас скорый придёт.
Перед тем как расстаться, Костя и Люси Мила сидели на табуретках друг против друга. На Костиных коленях лежал его старый студенческий портфель. В портфеле были полотенце, зубная щётка, бритва, удостоверение и счастливый лотерейный билет.
8. Кое-что о толкачах
Справа — Эльбрус, слева — Казбек
Пассажиры — новаторы и консерваторы
«Васька, жми до отвала!»
Каждый день великое множество людей отправляется в дорогу.
Едут поездами, летят самолётами, плывут пароходами. Мчатся по шоссейкам, грейдерам и бетонкам в пыльных туристских автобусах.
Едут новосёлы, отпускники, командированные, едут бывалые толкачи.
О толкачах написано много обидного. Вот и Костя Ромашкин стал толкачом. Как видите, не по своей воле, не потому, что им овладела неуёмная жажда странствий.
В жизни толкачей завидного мало. Их не любят. Их не уважают. Надменные швейцары гостиниц и отелей но пускают их через парадный вход, торопливо запирая при виде толкачей сверкающие стеклянные двери. А официантки ресторанов подают им шницель позже, чем другим, в последнюю очередь.
Два рубля шестьдесят копеек суточных, булыжножесткий портфель под головой, холодный шницель и ежедневные скандалы с поставщиками. Вот и весь удел толкача. И он бы не появился на свет, не стал бы носителем этой презрительной клички, он вёл бы вполне оседлый образ жизни, а по вечерам ласкал жену и детей, если бы планирующие организации точно и реально планировали, а снабжающие — в сроки, без проволочек снабжали.
Но вернёмся к размышлениям о дороге.
Раньше, в старые времена, в путешествие отправлялись на буланых, вороных, каурых, чагравых и прочих саврасых. Символом скорости была птица-тройка. Да, птицей летела тройка и всё же больших расстояний быстро поглотить не могла.
Нынешний век другой. И иные птицы владеют нашими умами.
… Я приезжаю в аэропорт. Меня окружают заботой расторопные носильщики и милые девушки — дежурные по залу.
Перед глазами мелькают предупредительные таблички: «Пользуйтесь услугами носильщиков бесплатно!», «С вопросами обращайтесь в телевизионное справочное бюро!»
И я пользуюсь. И я обращаюсь. На телеэкране возникают девушки, красота которых порою далеко превосходит сказочных принцесс, и отвечают, что вылет ни в коем случае не задерживается.
Багаж обработан. Я зарегистрирован. Я уже расправил крылья.
А лететь — одно удовольствие. Ну, например, рейс в Тбилиси.
