— Да, — почему-то вздохнув, ответил поэт. — Фамилия у меня не очень благозвучная… А вы любите стихи?
— Люблю, — убеждённо сказал Ромашкин. — Даже пытался писать в детстве. Бальзаку помогал творить кофе. Диккенс после каждых пятидесяти строк выпивал стакан горячей воды. Брамс для вдохновения чистил обувь. Бетховен отпускал бороду. Я делал и то, и другое, и третье, но… не помогло. Интеллигента творческого труда из меня не вышло. Но стихи очень люблю! Однажды даже выучил наизусть стихотворение, которое, как казалось, запомнить вообще невозможно.
— Разве такие стихи есть?
— Есть! Стихотворение старинного английского поэта Роберта Саути «Лодорский водопад». Оно написано в форме треугольника и состоит в основном из пятидесяти трёх деепричастий.
Следов нерадушия, с которым Вилли встретил Ромашкина, уже не осталось. Он смотрел на Костю по-детски доверчиво и влюблённо.
— А вы, наверное, тонкий ценитель поэзии! Их, к сожалению, немного. Даже в редакциях.
— Вас в редакциях обижают?
— Угу, — горестно подтвердил поэт. — Пишут: хорошо, мол, что я, работник стройки, сочиняю стихи. Советуют читать классиков. Но не печатают. У меня пет маститого поэта-покровителя, который предпослал бы моим стихам двадцать строк текста: «В добрый путь!» Кроме того, нынче печатают тех, кто пишет непонятно. И рифма неясная, и смысл недосягаем. Раньше некоторые поэты писали о том, что с ними станется после смерти, в загробном мире. Теперь пишут о том, что с ними было, пока они ещё не родились. И всё-таки я себе дорогу найду!
— Хотите, Вилли, мы будем вашими покровителями?
— Вы опять про то же? — с горькой усмешкой произнёс Сапрыкин-Коленкоров. — Чтобы я писал стихи под карикатурами, частушки? Помните, было однажды сочинено такое четверостишие:
Александр Сергеич Пушкин,
Что ж ты с нами не живёшь?
Ты писал бы нам частушки,
Веселил бы молодёжь…
— Вы же, Вилли, не Пушкин.
— Но я лирик!
— Маяковский тоже был лириком, а стихи к плакатам писал. Слушайте, Вилли, прочтите мне что-нибудь ваше.
Сапрыкин-Коленкоров поднялся, одёрнул тужурку и начал читать, глядя в стенку, поверх Ромашкина, о том, как уходят в плаванье пароходы и как грустно их провожать.
— Ну, ничего? — спросил Сапрыкин-Коленкоров, окончив чтение.
— Ничего, — ответил Ромашкин. — В общем талантливо. Но не всё логично. Как у вас начинается: «Жаркий день клонится к вечеру, тают в небе облака…» Отчего они тают? От жары? Тогда бы они таяли в середине дня.
— Вы не понимаете стихов!
— Как же не понимаю? Вы же сказали, что я тонкий ценитель. Позвольте мне, как ценителю…
— Не могу, — перебил Сапрыкин-Коленкоров. — Разве можно так разбирать стихи? Вы возьмите популярную песню, где есть слова: «Соберём, и посеем, и вспашем» Сначала пашут, потом сеют, дальше убирают. А в песне всё наоборот: посеяли, а потом пашут. Или: «Долетайте до самого Солнца и домой возвращайтесь скорей». А на Солнце шесть миллионов градусов…
— Прекрасно, Вилли! — воскликнул Ромашкин. — Значит, вы умеете мыслить критически! Попробуйте себя в новом жанре. Мы будем вас печатать каждый день. Выйдите за забор своей метеостанции и будьте поэтом Однотрубного. Лучше быть первым поэтом в городе, чем последним в автономной республике. Бросьте грустить об уплывающем пароходе. Будьте сами пароходом. Пусть сначала однотрубным, потом станете двухтрубным и трёхпалубным. Наберётесь опыта, почувствуете уверенность в руке, а дальше решите, кем вам быть — лириком, трагиком или сатириком. Умоляю, берите стило и пишите стихи к плакатам! Вы нужный человек! И оставайтесь самим собой — Сапрыкиным. Вас полюбят без псевдонима. Благодарные девушки преподнесут вам цветы.
Пылкая тирада Ромашкина явно произвела впечатление. Сапрыкин встал и сказал:
— Ну хорошо, если меня так просят…
6. Какой он — директор Росомахи»!
Крутой разговор
Росомахин «перестраивается»
Ромашкина командируют в УКСУС
Росомахина Костя ещё не видел. Он знал о нём только по рассказам Орликова, Боярского и Люси-Милы.
Люся-Мила сидела в приёмной Росомахина и печатала бумаги. Те, которые наверх, — на мелованной бумаге через, два интервала, сколоты скрепкой, под скрепкой — розовая подкладка. Те, которые для управления, — на газетном срыве, полтора интервала, скрепка без подкладки. Те, которые вниз, — на папиросной бумаге, один интервал, скрепляются клеем. Всё, как учил товарищ Тюриков.
