Природу мы ещё не покорили. В галетах то и дело пишут о дебошах тайфунов, разбое цунами, коварстве снежных обвалов.
Бродят-куролесят по-над землёй циклоны и антициклоны.
Плюются туфом, булыжником, а также иными строительными материалами строптивые вулканы.
Выходят из берегов скромные, невинные на первый взгляд речки и безжалостно загоняют перепуганное население на окрестные холмы.
Не до конца изжиты землетрясения.
В свете этих трагических событий померкло одно, тоже трагическое. Оно даже не померкло. О нём просто не писали.
В разгар рабочего дня и полуденной московской жары сотрудники столичного учреждения попадали вдруг со своих стульев на пол и лежали кто как до приезда «скорой помощи».
Деловитые, расторопные врачи, естественно, привели сотрудников в чувство, а затем констатировали: причина коллективного обморока — дискомфортные условия микроклимата, анормальный температурный режим, чрезмерное содержание в воздухе углекислого газа, выдыхаемого самими же сотрудниками.
Сотрудники лежали на полу, виновные в том, что они выдыхают углекислый газ.
Кстати, они не были людьми слабыми, неупитанными. Они регулярно жевали калорийные булочки, московские батоны, ржаной, рижский, бородинский и орловский хлеб.
Но на единым хлебом сыт человек.
Человеку нужен воздух. Больше, чем хлеб, нужен!
Без хлеба житель нашей планеты может протянуть кое-как три недели. А если он особенно выносливый крепыш, то и четыре. Лишившись кислорода, тот же крепыш отправляется праотцам через считанные мгновения.
Помести же человека в хиленькую атмосферку, где хоть немножко кислорода, — он ещё живёт, дышит. Только какой от этого толк? Вялый он, как вобла. И глаза у него, как у рыбокопчености — туманные и глупые. Сидит, потеет, газеткой обмахивается, рот широко разевает.
Именно в такой хиленькой атмосферке мы подчас живём и работаем.
И как тут не завести разговор о воздухе, точнее, о микроклимате?
Изменение микроклимата, на мой взгляд, — задача более близкая, насущная, чем, допустим, поворот вспять морских течений или растопление полярных айсбергов с целью достижения повсеместного потепления.
Но эту задачу обходят. Не говорят о ней, замалчивают.
Тут бы и перо в руки бойким репортёрам. А бойкие репортёры пишут совсем о другом: «Вчера широко распахнуло свои двери светлое солнечное кафе «Незабудка» — здание из сплошного стекла и стали, развёрнутое гостеприимным фасадом на юг».
Распахнули также — и, разумеется, гостеприимно, по— другому не бывает, — свои двери гостиница, Дом пионеров, универмаг, несколько учреждений и общеобразовательная школа.
Всё из стекла. Всё из стали. И всё фасадом на юг.
А после того, как их заполнили люди, послышались нетерпеливые выкрики:
— Как бы распахнуть окна?!
Увы, окон не было! Было сплошное стекло. Его можно было только разбить. Но это уже порча государственной собственности.
А разбить, между нами, очень хотелось. Это я говорю после того, как объездил много московских точек «из стекла и стали». Я видел задыхающихся продавцов, взмокших от пота покупателей, обалдевших от духоты посетителей парикмахерских салонов, пребывающих в глубоком трансе кинозрителей.
И как порывался я закричать: милые вы наши строители, гордость вы наша, архитекторы — члены-корреспонденты и лауреаты! Неужели вы не подумали, что там, где в течение дня бывают тысячи людей, нужна хоть какая-то вентиляция, или, как по-вашему, воздухообмен? Зачем вы строите консервные банки? Хорошо консервировать судака, ряпушку, частик, кильку, салаку, но люди-то не ряпушки!
Однако я не кричал: архитекторов и строителей поблизости не было. Не было тех, кто не жалеет средства на панно, гобелены, орнаменты, витражи, мозаику, но совсем забывает, что современное «общественное место» имеет некоторое отличие от древней усыпальницы. В усыпальницах, как показывают раскопки, было много роскоши, но не было вентиляции. Там она ни к чему.
Нет, я не против стекла и стали. Я против «дискомфортных условий микроклимата». При желании эти условия можно создать, не применяя даже ни стекла, ни стали.
Некоторое время назад в приволжском городе была открыта экспериментальная школа на две тысячи учащихся.