— Ладно, читайте.
Вронский, ободренный ее улыбкой, продекламировал:
Смугла, тонка, с огнистым взором
И чистым профилем камей,
Она живет одним задором, —
Одними бурями страстей.
Он закончил и выжидающе посмотрел на Настю.
— Вам понравилось?
— Понравилось, — ответила она и не удержалась, чтобы не спросить: — А кто скрывается под этим псевдонимом — «Поклонник»?
— Я! — торжественно произнес Вронский.
— Вы? — искренне удивилась Настя.
— А что? — похоже, немного обиделся Константин Львович. — Вы отказываете мне в таланте сочинения стихов?
— Да нет, отчего же, — не очень решительно ответила Настя.
— А я еще играю в домашних спектаклях, — снова беря ее за руку, поведал ей Вронский. — И вообще, перед вами очень чувственная и романтическая натура с весьма тонкой душевной организацией, и поверьте…
Вронский вдруг быстро потянулся и поцеловал Настю в смуглую щечку.
— Что вы делаете? — с возмущением спросила она, выдернув свою руку и отодвигаясь от Вронского в дальний угол кареты. — Как вам не совестно, сударь?
— А что такое? — вскинул брови Вронский. — Вам не нравится, когда вас целуют?
— Не нравится, — резко ответила Анастасия.
Но Константин Львович уже горел. Нимало не пытаясь охладить свой пыл, он снова пододвинулся к Насте, одной рукой пытаясь овладеть ее ладошкой, а другой обнимая за плечи. Дышал он шумно и прерывисто.
— Прекратите! — вжимаясь в угол, прошептала Настя, и глаза ее выплеснули на Вронского голубое пламя. — Иначе я на ходу выпрыгну из кареты.
Но красавец, похоже, ничего не слышал. Он еще крепче обнял Настю, а другая рука его легла на ее колено и медленно поползла вверх. Анастасия уперлась ладонями в его грудь, но ее сопротивление было тотчас сломлено. Ладонь Вронского проникла под шубку и через несколько мгновений грозила оказаться возле ее бедер.
Это был один из тех волнующих моментов, которые Вронский особенно любил. Конечно, проникновение в женщину, если оно самое первое, вещь крайне приятственная, однако прелюдия к этому… Слаще, верно, ничего и не бывает…
На повороте карету тряхнуло, и на какое-то мгновение Вронского отбросило от Насти. Этого времени ей хватило, чтобы порывистыми движениями пальцев открыть дверцу кареты и, не раздумывая, буквально выброситься из нее на мостовую.
— Стой! — заорал Вронский кучеру, и карета встала, будто наткнулась на невидимую преграду.
С побелевшим лицом Константин Львович выскочил на улицу и увидел Настю, глубоко впечатанную задним местом в единственный сугроб, который, верно, забыли или поленились убрать с дороги дворники. Она сидела в сугробе, сложенная пополам, и голова ее почти упиралась в красные сафьяновые сапожки. Вронский облегченно выдохнул и протянул руку, пытающейся выбраться из сугроба девушке. Ничего комичнее ее положения, он не видел в жизни…
— Позвольте, я вам помогу, — глухо сказал он, давясь от готового вырваться наружу хохота и отводя взор, в котором прыгали искорки смеха. — Вам без моей помощи… трудно будет… выбраться…
Настя полоснула по нему голубыми молниями своих черных глаз, высвободила руки, уперлась ими в снег и, приподнявшись, съехала из сугроба на мостовую, как дети съезжают с горок. Руки Вронского она не приняла. Когда он принялся было помогать ей отряхиваться, Настя отскочила от него и срывающимся голоском пронзительно воскликнула:
— Не прикасайтесь ко мне!
— Хорошо, хорошо, — примирительно поднял ладони Вронский. — Вы не ушиблись?
От смеха, сдерживаемого с большим трудом, у него дрожал подбородок и раздувались ноздри.
Анастасия снова бросила на него строгий взгляд, правда, уже без голубых лезвий, отряхнула последнюю крошку талого снега, прилипшего к шубке и, гордо вскинув голову, пошла по мостовой. Вронский, кивнув кучеру, чтобы тот следовал за ним, пошел за Настей.
— Простите меня, Анастасия Павловна, — поравнявшись, тихо произнес он.
— Вы… вы. — Она вскинула на него рассерженные глаза, но не увидела во взгляде Вронского ни прежней уверенности, ни теплой и обволакивающей обворожительности. Константин Львович смотрел просто, и в его взоре сквозили удивление, уважение и даже некоторая благодарность. Черт возьми, как этот человек умеет быть приятным!
