Потом он сделал большой рывок.
Зависла петля тишины.
Действительно.
После этого не оставалось уже никакой возможности отнести всё это на счёт воображения.
Прошуршали два шага. Потом замерли.
Однозначно.
Пот выступил у него на лбу.
И он побежал, выставив вперёд обе руки для зашиты Ветви стегали его по рукам, паутина приклеивалась к волосам, а правую щиколотку он разбил, поранившись о корень.
А это Нечто гналось за ним — синхронно, в тени его шума.
Добравшись наконец до тропинки, мальчик отдышался и попытался придать шагам больше мужественности.
В конце концов, ведь это был его лес.
Зачем, он бежал?
Обернись же! — приказал он себе. Крикни этому Нечто в лицо, как он смеет…
Но в то же время он почувствовал, что если он это сделает то непременно что-нибудь случится. И совсем не обязательно приятное.
Если же он просто пойдёт себе дальше, конфронтации, возможно, удастся избежать. Почему — знала только иррациональная душа убегающего.
Он шёл по тропинке. На гравии топающие шаги преследователя были слышны отчётливее, он пытался попасть в такт с шагами мальчика.
Тогда мальчик стал через каждые несколько метров перетанцовывать, принуждая к этому и преследователя. Однако оглянуться он не отважился.
То была уж точно не красивая девушка и не жареный ягнёнок. Он думал скорее о топоре, зажатом в нервозных руках. Что-то вроде того.
И он снова рванулся вперёд.
Вскоре стало слышно не только шаги, но и тяжёлое дыхание. Дыхание, которое приближалось.
После этого преследование утратило уже всякую элегантность. Так продолжалось с километр.
Мальчик добежал до края леса, увидел перед собой бетонную дорогу, увидел первый фонарь, окружённый роем насекомых, бросился к нему и прислонился, — это было рядом с пустой парковкой открытого бассейна; он отдышался, вытер пот со лба и ощутил нелогичное, ничем не обоснованное чувство, что он спасён.
Почему — знает, как уже было сказано, только душа убегающего.
Но эхо и на самом деле смолкло.
То, что гналось за ним, так и осталось в укрытии леса и больше не преследовало его в освещении цивилизации.
Мальчик дрожал. В нём спорили стыд от того, что он трусливо бежал, с убеждением, что он поступил благоразумно.
Но было ещё и любопытство. Громадное любопытство — узнать, что же скрывалось под этим Нечто.
Он раскрыл свой карманный складной нож и уставился в черноту леса. Может быть, размышлял он, только и нужно было сделать, что повернуть штыки, чтобы из добычи превратиться в охотника?
Но он оставался на месте и дрожал, не решаясь переступить через демаркационную линию освещения, а его сердце так разбухло, что лёгким было тесно в грудной клетке.
Иди же туда! — приказал он себе. — Иди же туда и посмотри!
Но он оставался у фонарного столба как приклеенный пока дрожь не утихла И он уже знал, что это сам лес исторг его из себя.
