Вольфи живёт не в «хорошем» районе. Это дешёвый север, хотя и он довольно дорогой.
Мюнхен по большей части считается чистым и мёртвым городом, но отсюда, по крайней мере, можно увидеть немного дерьма. Оно дожидается меня там, снаружи. Сюда ему нельзя!
Ангела — чистюля. Образцовая домохозяйка. Квартира просто вылизана, так и сияет чистотой. Одно время я пользовался здесь ванной. Но она запретила мне это, потому что ванна — её святыня.
Ангела будет излучать здоровье, даже если травить эту землю восемьдесят лет подряд. А то и больше. Любой водитель скорее врежется в дерево, чем раздавит это тело.
Она ненавидит меня, потому что я дерьмо.
В дерьме я кое-что смыслю, да. Об этом мне есть что сказать. Уплетая за обе щёки, я смотрю на дерьмо. Это одинарное стекло пролегает между нами крепостным рвом. Мусор. Отбросы. Грязь. Эти слова больше не наделены для меня зловещим смыслом. Я люблю его. Дерьмо.
Оно — моё царство, там я правитель, там меня терпят, там я подолгу роюсь во флоре отбросов. Моё комическое, моё устрашающее царство.
Я не хочу жаловаться. Упаси Господь!
Если бы я хотел пожаловаться, я бы рассказал о зиме. Зимой мой характер меняется, а моя философия приобретает более жёсткие черты. Каждая жалоба имеет свойство сбываться.
Сейчас всё так и пышет июнем. Такие подробности имеют чрезвычайно важное значение. А январь наступит только в январе, тогда и будем говорить о нём.
Дерьмо — это моя сага. Дерьмо повсеместно объявлено смертельным врагом. Его пытаются смести с лица земли. Буржуазия перепугана. И то правда, дерьмо алчно. Но я его сторонник. Защитник отбросов. Адвокат всего гниющего.
Возьмём хоть этот небольшой участок, видимый из окна. Улица, ведущая в недавно застроенный квартал. На асфальте поблёскивают осколки, словно вкрапления кварца в пляжном песке. На газонах окурки — как грибы среди травы. Ветер гонит красные клочки листовок. С афишной тумбы свисает полуоборванная реклама. В лужицах под ней радужные химические разводы. Рядом дети роются в контейнере со строительным мусором. Во всём этом нет ничего безобразного.
Если представить здешний ландшафт году этак в 1400: деревья, деревья, деревья, река, пригорок с виселицей, бедное подворье, тропа, полузаросшая травой, опять деревья, деревья, деревья, попадаются и люди — на десять тысяч тупых один умный — и снова десять тысяч до следующей светлой головы, город с высокой крепостной стеной и белым собором, опять деревья, деревья, а в промежутках поля и лес, звериный рык и птичий посвист, прозрачное озеро и деревья, деревья, деревья …
Нравилось ли всё это людям в те времена? Вряд ли — иначе они оставили бы всё как есть.
Большинство моих современников тоже вечно всем недовольны, они стенают, жалуются и хнычут. Дремучие люди, беспомощные недобитки, отставшие и отпавшие отовсюду, они живут где-то во временах, обозначенных ещё трёхзначными числами.
Мне только двадцать семь, я поэт и с удовольствием смотрю на вещи снизу. Может быть, это нечто вроде смирения. Но оно даёт мне возможность видеть вещи масштабно. Галлюцинации. Я знаю в этом толк. Красота — это галлюцинация. От неё становится хорошо.
Я стараюсь не жалеть ни о чём, что уже произошло. Я не хочу обратного хода событий. Когда небо затянуто пыльным смерчем, когда солнце глохнет, а луна зеленеет, дети с восторгом приникают к своим свинцовым подзорным трубам и восхищённо наблюдают за светопреставлением.
Разложение и его грация. Пафос разрушения, меланхолия распада. Просто опера.
Да уже и правила установлены, как должны выглядеть забитый и залитый клозет, опустевший рыбный базар, заплесневелое яблоко, чтобы не казаться старомодными. Действительно — разве китч не являет собой противоположность дерьма?
Я принял дерьмо, как принял деревья и камни, крыс и китов, человекоподобных обезьян и обезьяноподобных людей.
Эстетика дерьма — единственное, что меня ещё интересует. Оно непритворно, не симулировано, свободно от приукрашивания. Я никогда не любил греческих храмов — мне нравились только руины.
Сага мусорного бака богаче, содержательней и интересней, чем сага находящегося поблизости леса. Это — наша сага, наш гимн. Я говорю «да» кофейной гуще, пустым стаканчикам из-под йогурта и черноте под ногтями.
