Выходить из дома Мюллер пока не собирался, но зная, что поздравители могут проявиться рано, посчитал необходимым одеться. И оказался прав. Не успел он оглядеть себя в большом зеркале гостиной, как в прихожей раздался звонок. Мюллер приосанился и решительно направился к парадным дверям своей квартиры.
– Кто там? – Спросил он игривым тоном.
– Здесь проживает профессор Фридрих Эдуардович Мюллер? – В свою очередь, поинтересовался мужской голос за дверью. Профессор взглянул в глазок и увидел огромный букет белых роз. За цветами едва просматривалась форменная кепка с вензелями и прыщеватое лицо молодого человека. Мюллер открыл дверь, и ему вручили букет.
– Кому я обязан за эти великолепные розы, поинтересовался старик, расписываясь в тетради разносчика цветов.
– Там имеется конверт. – Ответил молодой человек и, профессионально улыбнувшись, откланялся. Профессор запер дверь и внес букет в квартиру. Положив цветы на круглый бронзовый столик, он осторожно, чтобы не пораниться о шипы, потрогал стебли и нащупал конверт. Оставив розы до времени в холле, Фридрих Эдуардович прошествовал с конвертом в кабинет и, усевшись за огромный ореховый секретер, взял в руки лупу. Лупа тоже была старинная, оправленная в золоченую бронзу. На конверте Мюллер разглядел короткую надпись «От поклонницы». Он ухмыльнулся и достал и хрустального стакана ножечек слоновой кости. Этот ножечек жил на свете не меньше двух сотен лет и предназначался для разрезание книжных страниц старинных романов. В конверте имелись послание и фотография. На великолепном листе бумаге с золоченым обрезом, профессор прочитал признание в любви. Ни имени поклонницы, ни лица на фотографии он припомнить не мог. Да и она в своем послании, сообщала, что они не знакомы.
«Вы меня не знаете. Я люблю Вас с того дня, как увидела. Возможно, девушке и не подобает раскрывать мужчине свои чувства, но мне кажется что в наше либеральное время в этом большой нескромности нет. Я хочу, что бы Вы знали, что на свете есть существо, которое Вас обожает и готово ради Вас на любой поступок. Не смотря на мои двадцать пять лет, я вполне зрелый человек и за свои слова и чувства отвечаю. Поздравляю Вас с прекрасным юбилеем и желаю счастья. Нора». На другой стороне листка имелась маленькая приписка. «Уверена в том, что Вы самый благородный мужчина, которого я видела, поэтому прошу Вас мое письмо и фотографию никому не показывать. Мне было бы больно думать, что вы отнесетесь к моему чувству, как к шутке и посмеетесь надо мной с друзьями»
Ни обратного адреса, ни телефона на письме профессор не обнаружил. Мюллер посидел некоторое время, перечитал письмо, вздохнул, и чему-то, улыбаясь, вернулся в холл. Развернув розы, профессор заметил еще один листок, выпавший из букета. Он резво нагнулся за ним и снова прошествовал в кабинет. Но листок оказался рекламкой цветочного магазина. Профессор выбросил листок в корзину для ненужных бумаг, вышел в гостиную, оглядел коллекцию ваз на своем серванте и, выбрав оправленную в серебро, тяжелую хрустальную вазу, наполнил ее водой и поставил туда розы. Проделав это, он полюбовался цветами, снова вернулся в кабинет и взял в руки фотографию девушки. Поглядев на нее через лупу, он достал маленькие очки, и продолжил изучать фото через них. Лицо на карточке притягивало взгляд профессора. С фотографии на него смотрела молодая особа с темно синими немного раскосыми глазами. Такой темной синевы добивались немецкие заводы Мейсена на своем кобальте. Но кобальт на фарфоре блестел глазурью, а ее огромные зрачки оставались бархатно темными. Во всем облике незнакомки имелось нечто таинственное и настораживающее. Девушка на фото не улыбалась, а смотрела на Мюллера серьезно и немного с любопытством.
– Нора… – Тихо повторил про себя Мюллер и стал вспоминать, не встречалось ли ему это лицо. Первым делом он подумал о студентках МГУ, где читал историю костюма на кафедре искусствоведения. Но такой девушки среди студенток он не помнил. Хотя все хорошенькие лица запоминал сразу. Как всякий гурман, профессор любил красивых молодых женщин, и их красота не оставляла его равнодушным.
