Дядя неодобрительно покачал головой. Лизи и сама поняла, что переусердствовала, и решила продемонстрировать кротость, чтобы усыпить бдительность опекуна.
— Я пойду вышивать, с вашего позволения.
Отпущенная, она сделала книксен и поднялась в свою комнату. Здесь она решила переждать, пока дядя пересядет к камину с вечерней трубкой и задремлет, как это у него водилось.
Не прошло и получаса, как Лизи услыхала скрип дядиного кресла — Гровер Поулсон, как всякий почтенный англичанин, не отступал от привычек. А еще через десять минут, выйдя на лестницу, Лизи услышала его тихий безмятежный храп. Тетя Абби, как всегда в это время, удалилась к себе. В доме воцарились тишина и покой.
Девушка на цыпочках прокралась в кабинет. Достать из сейфа револьвер было делом одной минуты, и вскоре, так же тихо, она вернулась в свою комнату. Держать оружие в руках ей раньше не доводилось. Револьвер неожиданно оказался таким большим и тяжелым, что Лизи на какой-то миг ощутила неуверенность в своем решении. Сможет ли она управиться с ним, не возникнет ли в процессе миссии каких-нибудь других незапланированных сложностей?
Отбросив сомнения, юная леди задумалась над своим нарядом. Необходимо было выбрать что-нибудь неброское, подобающее скорее девушке из народа, но в то же время и красивое, с оглядкой на то, что возможно придется позировать для репортеров. Лизи и здесь проявила находчивость. Не испытывая ни малейших угрызений совести, она перерыла полку, выделенную для горничной, и отыскала там ее воскресное платье. Размер, к счастью, подошел идеально. Лизи быстро оделась.
За окном уже наступили сумерки, и девушка решила поторопиться. Спрятав дядюшкин револьвер в самую большую из своих сумочек, она осторожно спустилась вниз. Юркнув в боковой коридорчик, Лизи оказалась у задней двери, куда обычно звонил зеленщик. Отсюда она в последний раз оглянулась на дом, в который рассчитывала вернуться в триумфальном блеске заслуженной славы.
Было тихо — никто не догадался о замыслах храброй девушки и не вышел проводить ее в опасное путешествие. Оно и к лучшему. Лизи надела перчатки, поправила шляпку и вышла на улицу.
Наемный экипаж высадил ее в Уайтчепеле, когда уже совсем стемнело. Всю дорогу Лизи бормотала под нос, репетируя произношение кокни, чтобы не выделяться в месте, где обходительность и хорошие манеры бросаются в глаза. Приподняв платье, она выбралась из кеба и очутилась в незнакомом, чужом мире.
Серость, убожество и нищета в мгновение ока обступили ее со всех сторон. Женщины с потухшими глазами и усталыми лицами, по которым невозможно определить возраст; мужчины, отупевшие от тяжелой работы и дешевого пойла; босые, несмотря на осеннюю слякоть, дети, одетые в рваные лохмотья. Все они — «рабочий класс», как называл этих людей дядя Гровер, — были как будто жителями другой планеты!
Тяжелый смрад гнилой рыбы, отбросов и человеческих экскрементов доносился сюда от недалекой Темзы. Элизабет застыла посреди крытой прелыми досками мостовой и не могла поверить, что она все еще в Лондоне, в каких-то восьми милях от дома Поулсонов. Даже в платье горничной она выглядела попугаем среди серых ворон. На нее оглядывались, в ее сторону тыкали пальцами, хихикали и шептались, но обходили стороной. Проезжающая мимо повозка обрызгала Лизи платье. Из окна второго этажа кто-то выплеснул помои, едва не залив ее с головы до ног.
Девушка растерянно огляделась по сторонам, не зная, с чего начать свои поиски. Она не хотела признаться себе, что в глубине души уже раскаивается, что затеяла эту авантюру. Несмотря на дядин револьвер, она чувствовала себя ужасно уязвимой и одинокой в равнодушно-враждебном мире лондонских трущоб.
А тем временем на город спустилась настоящая тьма, рассеиваемая лишь тусклым светом из крошечных окошек-бойниц. Из-за тумана не было видно звезд и луны, а фонарщики не спешили зажигать уличные огни.
Людей с каждой минутой становилось все меньше. Страх перед Потрошителем гнал их прочь с ночных улиц. Кто-то спешил укрыться в своем убогом жилище, других влекли дешевые питейные заведения, где на полшиллинга можно было напиться дрянным, но крепким джином.
