В окно заглянула луна и облила стол своим бледным светом.
– Это я, – сказал человек. – Так светло?
– В самый раз, – кивнула заскучавшая лампа.
Человек беззаботно присвистнул и заснул. Наутро пришла точилка и заточила человека острее некуда, а лампу вынесли на домашнюю распродажу. Когда в следующую ночь луна снова пришла на выручку, то не узнала человека из-за торчащего из макушки грифеля. Тем не менее, снова было светло, и человек написал много занятных слов о звёздах и лезвиях.
Один человек построил мельницу из вертолётных лопастей.
Вертолёт его потерпел крушение посреди пустыни. Человек стартовал из пустыни, и приземлиться намеревался тоже в пустыне, но чуть подальше.
Сначала он лежал в тени вертолёта и считал птиц, хотя птиц не было. Языком перемещал травинку во рту, хотя не было никакой травинки. Песок засыпался в уши, лопасти переговаривались между собой.
Какая-то из небывших птиц села рядом с человеком и долго смотрела, как он погружён в свои мысли и не обращает внимания. Солнце начинало припекать.
– Хочется сладких булочек, – сказала птица.
– Воды, – сказал человек. – Сначала воды, потом сладких булочек, и ещё воды.
– Сначала булочку, – она постаралась надавить на то, что хватит и одной.
Так он стал мельником, потому что лётчик получился никудышный. Птиц прилетало всё больше, а человек добрел.
Спустя много лет птицам надоело жить на одном месте. Они собрались в большую стаю, подняли человека в воздух и улетели далеко.
Говорят, что вскоре он построил мельницу из птиц.
Один человек очень долго сидел под дождём и стал гладким, как морской камушек.
Очень долго сидел за столом и стал согнутым, как ракушка.
Его ушные раковины выбросило приливом на берег, а он и не заметил.
Вечерами фисташки в его пепельнице воображали себя мидиями и болтали о море, которого никогда не знали.
Как-то утром человек уплыл вместе с рыбами, потому что он это умел.
Соль во рту осталась насовсем – от фисташек, от мидий или от проходящий воды – спросить уже не у кого; в остальном же полный порядок.
Один человек взял на себя слишком много и превратился в автобус.
Внутрь сразу же набились пассажиры.
Господин в шляпе, который вёз рыбку в целоофановом пакете. Школьная экскурсия, дети – мальчики и девочки. Возмутительный бродяга. Спящая собака. Продавщицы. Старухи. Человек с заткнутыми ушами. Спящий человек. Одинокий человек. Семейный человек. Человек с велосипедом. Человек с контрабасом. Человек с птичками. Человек с сумками. Чьи-то сумки. Чей-то чемодан. Турист с фотоаппаратами и маленькой дочкой. Учительница. Человек с сомнениями. Опаздывающая девушка. Человек с тающим мороженым. Потеющий человек. Скучающий человек. Человек с вянущими маргаритками. Человек в очках. Человек в мечтах о другом человеке. Человек с канистрой бензина. Нервный человек. Дед, одетый не по погоде. Человек с переломом. Хихикающие люди. Кашляющий человек. Человек на работу и человек уже с работы. Человек с книжкой.
Куда деваться, нужно было везти всех по маршруту, аккуратно соблюдая остановки. На то и автобус. А про то, что ты ненастоящий автобус, никому знать не следовало.
Потом он взял в себя так много, что перестал останавливаться на остановках. Он сошёл с пути. И, доехав до горизонта, всех их съел, потому что господин в шляпе, который вёз рыбку в целлофановом пакете, начал о чём-то догадываться.
Патологическая проверка почты делает тебя похожим на почтальона. Только наоборот: ты повязан со своим почтовым отделением, пусть даже оно умещается в ладонь, но при этом только хлопаешь дверцами пустых ящиков. Или жадно накидываешься на очередной ошмёток газеты. Или счёт. Или – о боги – действительно, письмо. От другого, такого же повязанного.
Я верблюд, и у меня в руках куча почтовых ящиков. В пустыне они не очень нужны, но я, как вы уже знаете, иначе не могу. Я верблюд не из-за горбов, хотя в прошлой жизни точно звонил в колокол и жил в башне. Просто я много пью. Воду. Все фильтры – мои друзья. Все фонтаны, колодцы и краны. Кулеры. Привлекательные бутылочки и баночки, холодильники, чайные сервизы. Очень много я пью, и верблюды, держу пари, пьют столько же. Почтовая разница между нами лишь в том, что им не приходят письма оттого, что приходить им некуда, а мне – просто никто не дописывает до конца. Верю, что пишут. Я тоже пишу очень медленно. Это вообще чудо, что я умею писать.
