Я счастливая, наверное, очень. Рыбы поют, я теперь слышу их, и солнце громкое, я вот-вот дорасту до него и взгляну на тебя.
– Показать тебе ядерный взрыв?
Оскар кивнул, и я налил молока в чай. Мы склонились над чашкой, и какое-то время наблюдали, пока внутри не стало равномерно мутно и неинтересно.
– Будешь?
Он поморщился. Какая гадость, пей сам.
Я пожал плечами.
В тетрадке были цифры, и они никак не считались. Оскар только что ушёл, надо было бы попросить его о помощи, он в этом лучше понимает. Я посидел ещё какое-то время над непобедимыми расчётами, потом убрал их подальше, насовсем, и вышел на улицу, куда меня тянуло. Там снаружи были редкие голоса детей, громкие – птиц, и ещё самые спокойные – деревьев. Когда я вышел, то всё было пусто, остались шуметь только тяжёлые зелёные ветки, ветер гладил кожу, я никому не был нужен, кроме цифр, да и им, если честно, не очень.
Дошёл до парка, ноги сами туда принесли, а дальше по узеньким дорожкам. Не то чтобы я чего-нибудь искал, скорее всего, это меня что-то искало. В голове сама собой напевалась мелодия, руки сами срывали случайно попадавшиеся жертвы-листья, а мысль из чернеюще-серой делалась светлее, примерно как песок.
Я дожил до того исторического момента, когда у парка уже есть конец, когда он не бескрайний, как ты привыкаешь думать, а с чётким контуром, то есть, его можно где-то обрисовать и понять, что он поддаётся контролю. И я дошёл почти до конца его, до самой дальней части, и думал уже припасть там на траву, и закурить в уединении, и посмотреть на облака (всю дорогу не смотрел на них, а сейчас вспомнил).
Но, чёрт побери. В самой далёкой и одичавшей части парка, посреди всей этой нелепой сирени и жасмина сидела девочка, у неё было розовее, как вата, платье, и песочные волосы; она сидела на земле на корточках и кормила динозавра.
Я остановился. Она обернулась на меня на одну секунду, и я почувствовал в ней разочарование, пришлось сделать вид, что я застыл не из-за неё, а для того чтобы достать сигарету, нужно было не умереть от неловкости. Всё же я зашагал как-то очень ускоренно; это не её динозавр, ясное дело.
Заканчивалось лето, и занять себя было нечем, точнее, тем, что было – не хотелось, я убегала от всего в парк почти каждый день, и дни были похожи, они всегда похожи. А этот день уже сразу был не похож, потому что я вдруг нашла потайную дверь. Больше не нужно обходить далеко вокруг.
Место было такое дикое, как будто всё в нём росло само собой, без присмотра и без давления ног. Солнце светило изо всех сил, я шла медленно, потому что почти ничего не видела, всё равно, что идти ночью или без глаз, вот только совсем не страшно, как если бы каждый шаг правильный.
Я села под сиренью, которая от своей свободы из куста стала деревом, солнце проникло под закрытые веки и там и осталось, я закрывалась от него ладонями, в глазах были фигуры из калейдоскопа, сначала очень много мелких, потом они стали складываться во что-то одно, непонятное. Потом кто-то сказал – привет; я открыла глаза, но всё равно ничего не увидела, всё было белое. Кто-то сказал – это моё любимое место. Я заморгала, но всё ещё видела калейдоскоп. Кто-то сказал – сейчас дождь пойдёт. Я сказала – неправда. Кто-то сел со мной рядом и дал мне сирень. Я сказала – спасибо. И всё увидела. Я сказала – как тебя зовут? Он ничего не ответил. Я сказала – это место для всех. Он пытался справиться с ветром, который подул очень сильный. Я сказала – как тебя зовут? Он сказал – Оскар. И повторил – сейчас дождь пойдёт, тебе нельзя намокнуть. Я засмеялась просто так. На нос упали капли. Он сказал – вот видишь. На волосы упали капли. На лоб, на глаза. Я высунула язык, и капли стали падать мне в рот. Он сейчас кончится. Мне нужно идти. Не уходи – я подумала, но не решилась сказать. Привет. Когда уходишь, нужно говорить – пока. Он не ответил, я смотрела, как он идёт, думая, обернётся он или нет, не в силах пойти следом, всё так же сидя под сиренью, которую колотил дождь. Потом капли кончились так же внезапно, как кончились узоры в глазах, Оскар стоял далеко, глядя куда-то вверх, потом в сторону, потом он обернулся, я засмеялась про себя, привет, ему уже было не слышно, он что-то сказал, я крикнула – что? Он помахал рукой. Я помахала его сиренью.
