Мы снова связали пленников и тронулись в путь, но теперь другой дорогой, чтобы у сиу-огаллала было время подумать, где искать своих вожаков. Их исчезновение сыграло еще одну, немаловажную роль: нападение на охотничьи угодья апсарока будет отложено, без предводителя индейцы никогда не примут решения начать войну.
Через десять минут мы прибыли на последнюю стоянку огаллала. Окликнув Фолдера, я опять спросил, где женщина с сыновьями, на что тот мне ответил:
— Ни о какой скво, а тем более о ее детях, я не знаю. Но я много слышал о том, что Виннету и Олд Шеттерхэнд любят справедливость и никогда не судят невиновных!
— Мне жаль тебя. Если бы ты признался, то мог бы надеяться на справедливость. Вчера вечером мы слышали ваш разговор, и нам не нужны доказательства! Может быть, Танчан-хонска будет искренен?
Сиу отрицательно покачал головой и гордо изрек:
— Танчан-хонска не воюет с женщинами и детьми. Он будет молчать.
— Ну что ж, разберемся сами.
Естественно, от места стоянки до той злополучной ямы вели следы. Ночью мы могли их не заметить, а теперь, на рассвете, было ясно видно, что отпечатки ног трех людей и коней вели вдоль леса к кустарнику. Похоже, что верхом ехали индейцы сиу, ведущие пленников. Мне тотчас подумалось о нелишней осторожности, и в этот момент я заметил носки мокасин, выглядывающих из-за широкого дерева. Соскочив с жеребца, я бросился к дереву и увидел старшего сына индеанки. Держа в руке поблескивающий нож, он стоял, готовый на все.
— Ты сын вождя апсарока? — спросил я его. — Меня зовут Олд Шеттерхэнд, а это Виннету — вождь апачей. Где твои мать и брат?
— Уфф! — воскликнул юный индеец. — Олд Шеттерхэнд и Виннету! Мать сказала, что нас хотят спасти, а сейчас сама погибает в яме. Я пошел за целебными листьями — змеи укусили ее!
В его глазах блестели слезы.
— Веди нас! — приказал я ему. — Может, мы сможем помочь!
— Нет, мать умрет, — обреченно произнес парень. — Но я отомщу! Она лежит, как мертвая, а место, куда укусила змея, стало черным...
Пройдя шагов двести, мы услышали женский голос, раздававшийся словно из недр земли. Пройдя еще немного, мы продрались сквозь густой молодняк и оказались на краю ямы квадратной формы. Она была около четырех метров в ширину, около двух — в глубину, а внутри, для защиты от проникающей влаги, выложена твердым деревом. Рядом валялся настил, также сработанный из дерева, сверху присыпанный или обросший мхом. Такие ямы обычно вырывали охотники и хранили в них шкуры и меха, если не могли увезти их сразу. Невдалеке стояли два коня, а у дерева — два длинноствольных ружья, на которых болталась пара свежих скальпов.
— Чьи это скальпы?
— Тех, кто охранял нас! Я все расскажу Олд Шеттерхэнду и Виннету, — глаза парня сверкнули, — но сначала прошу помочь матери.
Заглянув в яму, мы увидели большой сломанный сук, послуживший парню лестницей. На дне билась в судорогах скво. Ее частое, прерывистое дыхание сопровождалось стонами. Младший сын, сидевший внизу с изможденным, залитым слезами лицом, держал ее голову на своих коленях. Рядом бесформенной кучей валялись убитые змеи.
Мы быстро спрыгнули вниз. Виннету был моим кровным братом, а потому и мысли наши зачастую совпадали. Вот и теперь мы не сразу кинулись к индеанке, а сначала осмотрели змей — ведь они еще могли представлять опасность. Все три гремучих гада были длиной до трех метров, а их головы испещрены множеством мелких дырочек, словно сделанных острой иглой. Змеи оказались задушенными. Я кивнул вождю апачей, и по его лицу скользнула легкая улыбка — все было ясно без слов.
Только теперь мы повернулись к женщине. Судороги немного ослабли, но индеанка оставалась без сознания. На ее икрах и руках краснели следы укусов, вокруг них образовались посиневшие опухоли. Раны езде не успели почернеть, как утверждал старший сын, — видно, уж очень он боялся за жизнь матери. Мы подняли пострадавшую, а Хаммердал и Холберс вытащили ее наверх, затем вылезли сами, подсадив мальчика.
— Где другие змеи? — обратился я к связанному Фолдеру.
— Мешок остался у одного из сиу, — спокойно ответил бледнолицый.