Чон До вспоминал все общепринятые определения любви – это «голые руки, сжимающие раскаленный уголь, чтоб в нем не угасла жизнь»; «это жемчуг, который блестит вечно, даже в чреве угря, который ест устриц»; это «медведь, кормящий тебя медом из своих лап». Чон До представил себе этих девушек в момент, когда они передают друг другу весла, сменяя друг друга в труде и одиночестве.
Чон До показал на воду.
– Там внизу американцы и русские, и они что-то замышляют, я знаю это. Ты когда-нибудь слышал о том, чтобы кто-то спустил подводную лодку во имя мира и гребаного братства?
Второй помощник лег на лебедку, над ними простиралось бескрайнее небо.
– Нет, – ответил он. – Думаю, нет.
Из рубки вышел капитан и напомнил второму помощнику, что ему пора вычистить помойные ведра. Чон До предложил капитану закурить, но, когда парень спустился вниз, тот отказался.
– Не надо ему твоих идей, – сказал он и пошел по темному мостику к высокому носу «Чонма».
Мимо неспешно проплывало огромное судно с новенькими машинами на борту. Когда оно поравнялось с «Чонма», видимо, направляясь из Южной Кореи в Калифорнию, лунный свет пробежался по сотням новеньких ветровых стекол.
* * *
Еще через две ночи трюм «Чонма» заполнился до отказа, и судно повернуло на запад, домой. Чон До покуривал с капитаном и лоцманом, когда они заметили красный огонек, мигающий в рубке. Ветер дул с севера, подгоняя их, так что палубу почти не раскачивало, словно они стояли на месте. Огонек снова зажегся и погас.
– Ответите? – спросил капитана лоцман.
Капитан вытащил сигарету изо рта и взглянул на нее.
– Какой смысл?
– Какой смысл? – переспросил лоцман.
– Да, какой смысл? Ничего хорошего нам все равно не светит.
Наконец, капитан встал, поправил куртку. За время, проведенное в России, он перестал пить, однако поплелся к рубке так, словно там его неотвратимо ждала выпивка, а не для того, чтобы ответить на вызов морского министра из Чонджина. Когда красный огонек исчез, они поняли, что капитан ответил. Выбора у него не было. «Чонма» всегда оставалась в зоне досягаемости. Русские, которым когда-то принадлежал корабль, установили на нем радио с подводной лодки – его длинная антенна была предназначена для того, чтобы посылать сигнал из глубины, и она работала от 20-вольтного жидкостного аккумулятора.
Чон До смотрел на силуэт капитана в рубке и старался представить себе, что он говорит, – по тому, как он дергал шапку и тер глаза. В своем трюме Чон До только принимал сигналы. Ему никогда не приходилось передавать сообщения. Он тайно собирал передатчик на берегу и чем ближе был к завершению, тем больше нервничал по поводу того, что же он скажет.
Вернувшись, капитан сел на перилах, под раскачивающейся лебедкой, свесив ноги за борт. Он снял свою грязную шапку, которую надевал лишь изредка, и положил рядом. Чон До рассматривал медный герб на ней – серп и молот, отчеканенный поверх компаса и гарпуна. Такие шапки уже не делают.
– Ну? – сказал лоцман. – Что они сказали?
– Креветки, – ответил капитан. – Живые креветки.
– В этих водах? – удивился лоцман. – В это время года? – Он покачал головой. – Это невозможно.
– Разве они не могут купить креветок? – поинтересовался Чон До.
– Я так и спросил, – ответил капитан. – Сказали, что креветки должны быть из Северной Кореи.
Такой приказ мог идти только сверху, возможно – с самого верха. Они слышали, что креветки, обитающие в холодных водах, пользуются большим спросом в Пхеньяне. Это новая мода – есть их живьем.
– Что будем делать? – спросил лоцман.
– Что делать, – задумался капитан. – Что делать.
– Делать нечего, – вмешался Чон До. – Нам приказали достать креветок, так что надо доставать креветок, да?
Капитан ничего не ответил, он лег на палубу, свесив ноги за борт, и закрыл глаза.
– Она верила в это, понимаешь, – произнес он. – Моя жена. Она считала, что социализм – единственное, что сделает нас снова сильными. Нас ждет тяжелый период, придется многим пожертвовать, так она всегда говорила. А потом все наладится. Не думал, что мне будет этого не хватать, понимаешь. Я даже не осознавал, как сильно нуждаюсь в ком-то, кто напоминал бы мне,
