— Я рад приветствовать вас, преславная севаста!
— Ты уже имел эту радость, — насмешливо заметила Никотея.
— Я хочу сделать вам предложение или же, если хотите, подарок.
— От твоих подарков, как от даров Вельзевула, сильно пахнет серой.
— Достойная севаста, если б я не знал, насколько привычен вам этот запах, то никогда б не решился говорить о том, о чем собираюсь сказать теперь.
— Ладно, — Никотея внимательно посмотрела на разбойника, — оставим упражнения в риторике. Что ты хотел сообщить?
— Пусть сначала ваше высочество пообещает молчать.
— Если я буду молчать, то твои новости не будут стоить и обрезанного гроттена.[51] Но я обещаю, что не стану попусту открывать свою тайну.
Майорано глянул на нее с невольным почтением.
— Хорошо, я положусь на ваше слово. — Он выдержал паузу и заговорил вновь: — Вы, как я вижу, намерены возвести на императорский трон своего мужа…
— Это не секрет. Что дальше?
— В Риме не слишком жалуют Конрада Швабского.
— Откуда это известно?
— Совсем недавно я возглавлял один из отрядов личной гвардии понтифика. В окружении Папы много говорят о выборах нового императора. Там считают, что Штауфены чересчур самостоятельны и потому опасны. Рим хочет найти себе более покладистого императора. Старый герцог Лотарь многим больше по душе.
— Я предполагала это. Хотя мне известно, что и его не больно жалуют.
— Верно, но выборы императора должны состояться, и кто-то сядет на трон. При дворе Его Святейшества считают, что из прочих равных Лотарь — самый сговорчивый, а потому и самый удобный. Но я знаю, как изменить ситуацию.
— Как же? — Никотея впервые проявила интерес к речам Майорано.
— Вам, должно быть, ведомо, что Бернар — аббат Клервоской обители, тот самый, что недавно свирепствовал в Британии, — собирает новые, куда более внушительные силы.
— Я что-то слышала об этом, но что мне за дело? Покуда он — заноза в седалище короля Франции, я считаю его человеком отчасти полезным.
— Ходят слухи, что и Лотарь думает о нем, как о человеке, стоящем пристального внимания и даже почтения.
— Это только слухи или есть факты?
— У меня нет прямых доказательств, но я хотел говорить о другом.
— Так говори же.
— Не так давно, — нимало не смущаясь резкостью тона герцогини, начал барон ди Гуеско, — Его Святейшество отправил меня и моих людей сопровождать во Францию папского легата.
— Исходя из того, что ты не в Париже, а здесь, тебе это не удалось…
— Увы, моя госпожа, увы. Легат погиб. Нелепая случайность. Но Господу, право слово, видней, когда и кого призывать на суд.
— Предположим… Но мне-то какое до этого дело?
— Легат должен был отправляться во Францию, чтобы решить спор о правомочности действий Бернара Клервоского. Письмо с просьбой прислать личного представителя Его Святейшества было подписано аббатом Сугерием, а стало быть, королем Людовиком. Вот я и думаю, что бы произошло, если бы папский легат вдруг принял сторону Бернара? А там, слово за слово, объявил об отлучении Франции.
— В этом случае Риму наверняка понадобится поддержка Империи — вряд ли Людовик смирится с такой участью.
— Но в Империи все еще нет императора. И потому, моя госпожа, первый, кто предложит Папе военную помощь, и станет императором.
— Но ведь легат мертв!
— Какая мелочь! Вот папская грамота, повелевающая мне сопровождать посланца Его Святейшества в Париж. Кто он — там не сказано. Надеюсь, у достославной севасты найдется ловкий человек, чтобы выполнить волю понтифика?
Симеон Гаврас не слишком жаловал охоту. Конечно же, она была ему не внове, и прежде доводилось спускать на птичью стаю быстрокрылого кречета или же мчать за косулями с преподнесенными в дар его отцу гепардами, но охота всегда оставалась лишь увеселением аристократов, не более. А здесь Симеон наблюдал в окружающих его дворянах какую-то мрачную свирепость, будто от количества добытой сегодня дичи зависело, удастся пережить лютую зиму или нет. Это варварство раздражало ромея, он глядел на пылающее диким азартом лицо Конрада Швабского, и его передергивало от осознания того, что небесная, восхитительная Никотея досталась полузверю.
