— Черт, черт, черт! — донеслось из гроба. — Проклятие! А ну сдвиньте крышку, иначе я и впрямь сдохну тут!
Заплаканный Теобальд перестал сотрясаться от беззвучного хохота и бросился выполнять приказ командира, но вдруг…
— Погодите, дон Анджело! Нас догоняют какие-то всадники.
— Этого еще не хватало, — ответили из гроба. — Кто такие?
— Не разберу. Похоже, имперцы. Впереди рыцарь, у него на котте двуглавый орел, но не такой, какой принят по ту сторону Альп.
— С дороги, с дороги! — раздался резкий окрик, по которому всякий, кто хоть раз слышал, мог опознать северянина. — Освободите путь герцогу Сантодоро!
— Зачем так, Брэнар, — возразил на звучном ромейском наречии первому голосу второй, как будто смутно знакомый Майорано.
— Эй, — знатный ромей подъехал ближе к катафалку, — судя по тому, как много вас и какой дальний путь вы проделали, тот, кто лежит в этом гробу, был весьма достойным человеком.
— О да, монсеньор, — начал Теобальд, — воистину, святой жизни. Немало чудес он сотворил в прежние годы.
— Прискорбно, — вздохнул его собеседник. — Всегда печально видеть, как умирают лучшие из лучших…
Майорано услышал звон монет.
— Вот, держи. Увы, это все, что я могу сделать для вас. Не в моих силах оживлять мертвых, но долг христианина позаботиться о живых. Вы, должно быть, давно не ели…
— Господь видит доброту вашу, — скороговоркой затараторил Теобальд.
— Воля Аллаха, — прошептал барон ди Гуеско, — да ведь это же Гаврас! Святая Дева, он-то здесь откуда? Как бы то ни было, Всевышний определенно на моей стороне, раз уж послал сюда старого знакомца.
Майорано притянул колени к груди, уперся ногами в крышку гроба и отбросил ее.
— Богородица Дева и святой Федор Стратилат! — в ужасе выдохнул Симеон Гаврас, с трудом удерживая норовистого коня.
— К черту! Маскарад окончен! Разбирайте оружие! — заорал ди Гуеско, радуясь возможности снова вдохнуть чистый воздух и отодрать с лица гнусные нашлепки из червивого мяса. — Симеон! Друг мой! Ты оживил меня!
Городок Шварцфельд понемногу приходил в себя. Когда близ него вдруг появился вооруженный отряд под неведомым знаменем, горожане подумали, что какой-то очередной разбойничий барон решил пощупать мошну у местных торговцев. Но пока снаряжалось ополчение и запирались ворота, ошибка стала уже ясна и высокий гость Шварцфельда, герцог Сантодоро с эскортом, были достойно приняты в городской ратуше и размещены с максимальным почетом.
Анджело Майорано, шокировавший горожан своим запахом, теперь отмытый в купальне и умащенный ромейскими благовониями, восседал за столом перед герцогом, попивая вино и жалуясь на тяжелую долю:
— После того как мы расстались с вами, я решил навсегда распрощаться с прежней жизнью и поступил на службу Его Святейшества. Вы же знаете, я честный малый. К тому же Господь не обидел меня отвагой, да и в военном деле я кое-что смыслю, так что Папа Гонорий начал отличать меня среди других командиров, сделал бароном и капитаном своей гвардии. Но, увы, злая судьба… Как говорят у нас в Италии: «Если вы увидели, что ручей потек вспять, то, значит, где-то кто-то ответил добром на добро…»
— Что же случилось?
— О, не спрашивайте, друг мой, не спрашивайте! Это ужасная тайна, из-за которой я чуть не лишился жизни… Да и теперь, — Майорано оглянулся, будто выискивая притаившихся врагов, — лучше, чтобы здесь не называли мое имя.
Он сделал паузу.
— Но вы, герцог, вы имели полную возможность убедиться в моей преданности, когда я доставил вас от Светлояр-озера к самому Херсонесу.
— Рассказывайте и ничего не бойтесь!
— Я узнал страшное, — переходя на шепот и приближаясь к Симеону Гаврасу, сообщил барон ди Гуеско. — Святейший Папа, глава Католической церкви — чернокнижник! До меня и прежде доходили слухи, что он больше любит изящную словесность, чем Святое Писание, что раздает епископские шапки стихотворцам и ораторам, нимало не беспокоясь об их благочестии. Тогда я думал, что это лишь злые языки, наветы и козни завистников… Но как-то мне воочию довелось увидеть лабораторию, в которой понтифик с какими-то темными личностями варил золото и вызывал демонов. И я узрел книгу, полную диковинных значков, которую читали все они, исполняя ритуал-заклинание. Ужас обуял меня, когда я узнал все это, и не смог удержать стон, коим выдал себя. А на другой день Гонорий II велел мне отправляться в Парму — якобы для того, чтобы охранять по дороге во Францию почтенного святого отца. То была ловушка — Гуэдальфо Бенчи, которого все считали святошей, на самом деле был главой сицилийских пиратов! Ему приказали лишить меня жизни, но в самый последний миг я сумел разгадать его замысел. Мы сражались в честном бою, прелат был повержен, я же — вынужден скрываться. Вот она, злая судьба! Вот они — несчастья, преследующие благородного человека по пятам, точно псы — Актеона…
