Он подхватил молчаливого перебравшего друга и потащил его на улицу.
— Ты видел? Видел? — шептал он по дороге.
— Хозяина?
— Ангела!
— Не-а.
— Проклятие! Надо что-то делать! Ангел повелел бог его знает как доставить этого чертова мальчишку в Клерво — к аббату Бернару.
— Ишь ты…
— Да что «ишь ты», что?! Это ж не кошелек, не гребень, чтоб его утащить! Он живой, и чудодей к тому же! А вокруг — рыцарь с его отрядом. Какие там рожи — одна другой страшнее!
— И то, — согласился его приятель.
— Хорошо тебе говорить, — простонал горестный побирушка. — А мне ангел сказал, что ежели не сделаю я, как он велит, то кровь в жилах в пламень обратит! Может, и в твоих тоже.
— Ну, тогда чего?
— Чего-чего? Сам думаю, чего… Обмануть как-то надо. Чтоб не силком он за нами пошел, а как бы впереди нас.
— Да-а-а, — почесал в затылке немногословный собрат.
— Это все, на что ты способен? — возмутился первый. — Всегда я за тебя думай! — Он замер на месте. — Слушай, а если перед турниром взять да рыцарю нашему на седле подпруги того… подрезать? Он на всем ходу шмякнется, все к нему побегут, а мы тут стрекача и зададим. И мальчишка тоже.
Второй остановился и смерил говорившего долгим удивленным взглядом.
— Да ладно, не говори ничего. Сам понимаю. Ерунда получается. И не побегут все, и мальчишка за нами не увяжется, да и, чего мудрить, стоит лишь нам в бега пуститься, как тут же искать начнут. Раз дали деру — значит, виновны… Хорошо тебе глазами хлопать. А я тут — мозгами шевели. Славно бы случилось, ежели бы рыцаря и людей его в подземелье упекли, а мы б вроде мальчишку от расправы спасли.
— Рыцарь того… — молчун с сомнением покачал головой, — того…
— «Того», «сего»… Советчик выискался. А впрочем, ты, наверное, прав. Рыцарь же оттого и рыцарь, что свои правила блюдет. Так зачем же нам тогда ему подпруги резать? Лучше кому из его врагов, да так, чтоб познатнее… Тогда им наверняка всем не поздоровится. А для верности хорошо б кинжал с гербом рядом оставить. И как начнут крестоносца нашего с людьми его хватать да тащить, так мы мальчишку и спасем. Ну, как тебе?
— Эт да-а-а! — восхищенно причмокнул второй побирушка.
— Вот так-то, — подытоживая, щелкнул пальцами его товарищ.
Стражник приоткрыл дверь каморки и тихо окликнул:
— Ты здесь?
— Здесь, о светоч души моей, — услышал он нежный шепот из темноты.
— Ну, слава богу, сменился, — рассказывал хранитель покоев герцогини. — Ох и нагорело мне! Думал, точно брюхо сведет. Она у нас хоть и добрая, но порой суровая — просто мороз по коже!
— Даже такой храбрец, как ты, страшится ее? — спросили в ответ.
Слова эти произнесены были на языке, который затруднительно было опознать. Ближе всего он походил на наречие гельветских италиков, из которых происходил стражник. Но речь звучала необычно. Если б не ласковый голос, суровый страж вряд ли понял бы, что сказала девушка.
— Ну да, я смельчак — это всем известно, — уловив знакомый корень, заулыбался он. — Других сюда не берут. Мы тут знаешь какие: о-го-го!
— Сила и мужественность так и веют от тебя, мой прекрасный орел, — подтвердила гостья. — Я поняла это, как только увидела тебя.
— Ну так, ясное дело! — Стражник принял горделивую позу, не смущаясь тем, что в сумерках чулана его почти не видно. — А сама откуда?
— Из Гранады, о повелитель сердца моего. Я прослышала, что здесь будет великое состязание первейших воинов подлунного мира, и пожелала лично увидеть это небывалое событие. Отец не хотел отпускать меня, и я сбежала тайком. Мой путь был долог, но теперь я знаю, что проделала его не напрасно. Ибо, лишь раз увидев тебя, я сразу поняла, что ты — моя судьба. И пусть мне, как ослушнице, нет дороги назад, я сожалею только об одном — что нет более причин смотреть, как состязаются первейшие из доблестных воинов всего света — точно известно мне, что никому не одолеть моего благородного избранника.
Стражник хвастливо расправил плечи:
— Да я и биться не буду — мы герцогиню охраняем. А то б да, показал!
— О, какое горе! — всплеснула руками красавица. — Истинное геройство принуждено оставаться скрытым от взоров. Но поверь, о повелитель, ласки мои станут тебе венком победителя! Поцелуи опьянят слаще, чем самое дорогое вино! Никто не сравнится со мной в искусстве любви — и все это безраздельно станет принадлежать тебе, моему доблестному владыке.
