— Пейте! Давид, мой брат, угощает всех! — Он протянул чашу ближайшему нукеру и, словно в опьянении, рухнул ему на плечо. — Когда отойдем, затейте между собой драку. К конюшням я должен подойти один — отрежьте путь всем остальным.
Касожская стража у коновязи была несказанно удивлена, увидев, а вернее, еще раньше, услышав своего командира. Тот шел, валясь из стороны в сторону и горланя нечто маловнятное на грубом наречии огузов.
Один из стражников бросился к Тимир-Каану, чтобы поддержать его, но начальник обвел его взглядом, моментально превратившимся из мутного в ясный, и заорал немузыкально на тот же песенный мотив:
— …И ночью все готовы были пролить гяуров злую кровь, — затем, не давая опомниться, оттолкнул незваного помощника, дошел до сеновала и рухнул в него как подкошенный.
Несколько минут Тимир-Каан пролежал без движения, вслушиваясь. Хитрость удалась на славу. Когда один из его нукеров вроде бы случайно уронил плеть и наклонился за ней, другой — не менее случайно — рухнул ему на спину. А спустя несколько секунд над улицей Тамар-Тархана слышались свист бичей и яростная брань. Пройти мимо было просто невозможно, не рискуя головой.
Тимир-Каан был уверен, что теперь, когда соглядатаи попытаются отыскать его в конюшне, стража и близко не подпустит их. Скоро о том, что Темир напился и уснул на сеновале, будет известно Давиду и ромеям, а это даст время нанести ответный удар. Совсем немного времени. Поэтому надо спешить.
Убедившись, что все тихо, Тимир-Каан змеей переполз под стену и нырнул в сено: «Велик Аллах, надоумивший меня загодя приготовить тайный ход в крепость. Сегодня он послужит выходом».
Князь Святослав удивленно рассматривал пленника, доставленного передовой сторожей.
— Как звать тебя?
— Тимир-Каан.
— Какой Тимир-Каан? Уж не сын ли Килич-Оглана, владыки касожского?
— Он самый.
Великий князь задумался: дорогая одежда пленного была измазана землей так, будто тот полз на брюхе. Булатный меч, украшенный золотой насечкой, кинжал с каменьями — за такие табун отдашь. Обычного лазутчика эдак не наряжают, а если б и нарядили — что за блажь по грязи волочить?
— А что грозный Тимирхан делал в степи в таком виде?
— Искал тебя.
— Вот, сыскал, — усмехнулся Святослав. — Чего надобно?
— Желаю тебе Тамар-Тархан отдать.
— Ой ли? С чего бы вдруг?
— Оттого, что не люблю, когда мне нож в спину всадить пытаются.
— Кто на такое-то осмелился?
— Много смельчаков — ромейское войско стоит в стенах Тамар-Тархана. А ромеи подговорили Давидку меня убить и людей моих жизни лишить. Мне это не по нраву, вот я к тебе и пришел.
— Ишь ты. — Великий князь сгреб бороду в кулак. — А что ты хочешь за свою помощь?
— Отпустишь людей моих и меня с добычей беспрепятственно, на том и сойдемся.
Святослав задумчиво опустил глаза, вспоминая мощные стены Тмуторокани… под такими долго стоять можно, а изменники-ромеи уже там. Значит, подмоги от них ждать нечего. Ксаверий-то соловьем заливался, а вон каким скорпионом вылез.
— Положим, отпущу я тебя. Да только как же ты мне крепость отдашь?
— Тем путем, которым я вышел, и войти можно. Все то время, пока мы в крепости стояли, мои люди под стеною лаз рыли. Может, еще когда-никогда в Тамар-Тархан войти надо будет — отчего ж загодя не подготовиться?
— Это что ж ты, и лошадь по тому лазу протянул?
— Мои разъезды вокруг города в дозоре — там лошадь и взял. А заодно и людей упредил, чтоб по сигналу готовы были выступить. Сам понимаешь — в городе им сражаться несподручно, но отвага касогов тебе известна.
— Да уж, не внове.
— Ежели решишь со мной идти, стоит лишь гонца с тамгой этой послать, — Тимир-Каан вытащил из-за пазухи серебряную бляху с витиеватыми восточными письменами, — и мои люди в единый миг ворота захватят. А уж там, кеназ, не зевай.
Святослав задумался: «Небывалое дело, чтоб так, на хапок, твердыню этакую взять. А с другой стороны если глянуть — может, и правда? Касоги для ромеев — варвары, что с ними чиниться… Вдруг Тимирхан не врет, так и впрямь дело разом решить можно. Знать бы только, что он на самом деле Тимирхан. Тамга вроде бы всамделишная. Никакой хан такую, буде жив, не отдаст. А если все же хитрость? Эх, когда б Амвросий так не оплошал, было бы у кого совета испросить».
