28
Гуай: Выход.
Радостное озеро подымается до небес.
Сильный и стойкий муж идет под дождем в одиночку.
- "Ищи Стоглавую Голову", - задумчиво процитировал Никколо свиток великого хана. - Интересно, кто это. Или что. Помнится, я читал... или слышал... а-а, неважно. В общем, давным-давно было такое стоглавое чудище. Геракл ему головы отхватывал - а они тут же опять вырастали. Н-да, вырастали.
Они продолжали устало тащиться вверх по продуваемой злыми ветрами горной тропе, вдоль ряда низких сосенок. Наконец, дядя Маффео, придавая мысли брата причудливое продолжение, заметил, что гераклины отличаются превосходной шерстью.
- Роскошная, плотная! А какие из нее капюшоны для подобной холодрыги! На ней даже влага от дыхания не намерзает! Этих гераклинов еще росомахами зовут. Так что, мы теперь ищем холм с сотней росомах? Да?
Марко, в очередной раз подивившись поразительной логике своего дяди, тяжко вздохнул. А потом ответил, что, по его мнению, они ищут дверь с сотней замочных скважин. Или замочную скважину с сотней дверей. Или...
Но тут ученый Ван Лин-гуань, порядком подуставший и в беседу не ввязывавшийся, вдруг произнес:
- Ха!
Все повернули головы и внимательно на него посмотрели.
- А что, собственно, "ха"? - осведомился дядя Маффео, нервно подергивая седеющую бороду.
- Притча о блаженном Ананде...
- Блаженном что?
Марко вежливо вмешался:
- Это, дядя, один индусский мудрец. Жил еще до Господа нашего. Очень добродетельный язычник, и теперь он, несомненно, в чистилище, а ни в коем случае не в аду. - Про себя Марко добавил, что в чистилище, должно быть, куда приятнее, чем на этой продуваемой леденящим ветром горной тропе.
Дядя Маффео кивнул.
- Значит, добродетельный дохристианский язычник? Так? - Теперь он нашел точку отсчета. - Что, вроде Вергилия? Да? Помнится, я в свое время тоже штудировал Вергилия. "Arumque..." Да нет - что это я? "Anna virumque cano", или "О мужах, псах и оружии". Ха, Вергилий. - Тут дядя выдохся. Да и замечания на предмет Вергилия истощились. Больше он ничего не сказал.
А ученый Ван вновь подобрал нить своего рассуждения.
- По прошествии далее Будды Шакьямуни, о коем, безусловно, неверно будет сказать, что он умер от употребления в пищу свинины, был созван Великий монаший собор. И ученик Ананда туда пришел. Однако у дверей разные монахи остановили его со словами... - Тут ученый Ван откашлялся и очень похоже изобразил монотонную речь монаха: - "Собор сей запретен для тебя, о Ананда, по причине твоего прежнего неизменного пристрастия к женскому телу, каковое, о Ананда, несовместно с путем мудрости и познания!" И с этими словами они закрыли дверь перед самым его носом, заперли ее и убрали ключ. Тогда, произведя шум наподобие громового раската, блаженный Ананда все-таки вошел. Через замочную скважину.
Какое-то время тишину нарушал только мерный стук шагов по ледяному гравию. А потом дядя Маффео от души расхохотался.
- Понятно вам? - фыркнул он. - Вот он, ваш добродетельный язычник! Нет, вы поняли? Поняли? Женщины! Познание! Замочная скважина! Ха-ха-ха!
Никколо тоже немного посмеялся. Ученый Ван позволил себе еле заметную улыбочку.
Но Марко мало волновали дискуссии о добродетели Ананды. Он размышлял о том, куда их теперь несет - если вообще куда-то конкретно.
- Мои дьяволы что-то мне напевают, молодой господин, - сообщил татарин Петр, пока они взбирались все выше в безжизненные горы.
- И что же? - поинтересовался Марко.
- Слишком тихо, - ответил Петр. - Не могу разобрать.
- Ну так скажи своим проклятым чертям, чтобы пели погромче, - проворчал дядя Маффео.
Отряд плелся все дальше. Вот уже кончились деревья, а низинные джунгли и лесистые склоны холмов у подножия остались внизу лишь отдаленным намеком. Путники взбирались по крутой и узкой тропке меж гладкими утесами и торчащими ввысь снежными пиками, где их предшественники возвели каменные пирамиды в честь своего успешного восхождения. В конце опасной тропы оказалось пустое и безжизненное плато с любопытными скальными нагромождениями, где в уши вонзались ледяные иголочки пыльного ветра.
