А ученый Ван Лин-гуань, до той поры бесстрастно сидевший на своем коне, вдруг откашлялся и смачно сплюнул. Но неуважения он как будто не выказал да и рыцарь так этого не воспринял. Вообще говоря, катайцам свойственно откашливаться и сплевывать безотносительно к человеку, месту или времени. Затем ученый Ван заговорил - нарочито искусственно, словно цитируя некий трактат.
- Хотя люди рыцарского достоинства с древности прославлены за бескорыстие, о мастере Цзине Кэ известно, что, будучи человеком слова, он вел распущенную жизнь. Ибо валандался заодно с торговцами собачиной, уличными музыкантами, шутами и прочей низкой публикой. С теми, что пьют на людях и поют на улицах. То поют, то плачут - то плачут, то поют.
- Хо! - снисходительно отозвался предполагаемый Цзин Кэ.
Ван Лин-гуань аккуратно пригладил двенадцать с половиной волосков своей бороды и продолжил:
- Хотя люди рыцарского достоинства с древности прославлены за верность и справедливость, о Цзи Ане известно, что он, несмотря на свою жертвенность, нрав имел неучтивый и самонадеянный.
Предполагаемый рыцарь Цзи Ань едва заметно пожал плечами.
- Мэй-яо фа-цзе, - отозвался он.
Ученый Ван кивнул. Катайская поговорка "ничего не поделаешь" хорошо подходила к его собственной философии. И он продолжил свой распевный речитатив:
- Замечено было, что Чу Мынь, пусть и прославил свою мать, имел малое уважение к закону и учтивым манерам. Ибо по душе ему были игры с буйными и беспутными юнцами. Такие низменные занятия, как бросание финиковых косточек в вышитые туфельки, которые снимают со своих лотосовых ножек певички.
Рыцарь с легким поклоном ответил:
- Когда я не при деньгах, я могу играть в финиковые косточки со своими грубыми сотоварищами у мраморного моста Многих Львов, что у городских стен Тай-тиня. Бессмертный Лао-цзы как-то шепнул мне на ухо, что "чем больше законов выдумывают законники, тем больше беззаконного народу". Несомненно, я Чу Мынь.
Но ученый Ван еще не закончил.
- Касательно Хэ Яня, другого странствующего рыцаря, прославленного в песнях и преданиях, известно, что, будучи пусть и смиренным стражем ворот Вэй, он послужил образцом рыцарского кодекса чести, отваги и преданности, с радостью предложив отдать свою жизнь за господина, оказавшего ему уважение.
Легкий ветерок поворошил просторную зеленую блузу рыцаря.
- Можете звать меня Хэ Янь, - справедливости ради заключил он.
Дядя Маффео беспокойно заерзал в седле.
- Марон! Известно, что катайцы, из которых, похоже, этот человек, часто меняют имена... причем законно... но все же какое из этих четырех...
Ученый Ван учтиво пояснил:
- Касательно этих четверых, старший господин, то все они давно мертвы.
Все трое Поло восседали на своих конях в полном недоумении. Монголы о чем-то переговаривались, катайцы посмеивались, а татары зевали.
Наконец рыцарь многих имен заговорил:
- Приходил некогда могучий князь с запада. Звали его Ис-кан-да, а жену его - Локша-на. Учитель того князя звался Ай-лис-тоту. Частенько он говаривал: "Определи понятие". Так что значит "мертвы"?
Ван с радостью вскочил на любимого конька.
- Иллюзия. Такова жизнь. И так, со всем своим состраданием, учил Будда Шакьямуни. А учитель Кун спрашивал: "Не зная жизнь, как узнаешь смерть?"
Никколо вздохнул. Глубоко-глубоко. Как всегда, когда речь заходила о столь эзотерических материях. Куда охотней его купеческий ум обращался к мыслям типа: "Полные два десятка аметистов "кошачий глаз", каждый размером со зрачок взрослой кошки, что вышла на охоту в полнолуние" - и тому подобным. Никколо потер нос и принялся теребить свои нефритовые четки.
Маффео что-то проворчал себе под нос, а потом спросил, хватит ли у них провианта для лишнего рта. Марко прикинул, что если "лишним ртом" считать этого рыцаря - то скорее он и сам худо-бедно обеспечит себя провиантом.
- Значит, ты, племяш Марко, считаешь, что этому ловкому и крепкому парню можно позволить к нам присоединиться?
Марко рассмеялся:
- По-моему, уважаемый дядя, он уже к нам присоединился. Смотрите сами он уже с нами идет.
И точно. Никто не мог сказать, сколько они стояли и разговаривали. Никто не понял, когда именно они возобновили движение. И никто не знал, сколько они уже идут.
