Затем следовали советы императорских военачальников, людей с непосредственным, практическим опытом: "Наикратчайший путь в Мо или Ло (или в любой другой мятежный район) ведет по узкой тропе через колдовское болото и зачарованный лес, и его должно избегнуть".
Неизменное решение в отношении мятежа заключалось просто-напросто в том, что мятеж должен быть подавлен. И с этим неизменным решением великий хан неизменно был рад согласиться. Затем, столь же неизменно, следовала финальная сцена - та самая, что не переставала завораживать Марко.
Призывались чародеи в темно-бордовых халатах, пред которыми тут же ставился обязательный вопрос: "Придет ли к воинству великого хана, который также Сын Неба, победа?" Слово "поражение" в таких случаях никто даже не упоминал. Дурной знак. Дурной и опасный знак.
Ламы и шаманы, подобно всем прочим колдунам и оракулам, были беззастенчиво многословны. Ведь ни один оракул в мировой истории никогда не ответил просто "да" или "нет". Но все же в конце концов, после длительных песнопений и плясок, махания кадилом и нудного зудения, верховный шаман, чьи волосы были стянуты в аккуратный узел на затылке, выступал вперед с двумя любопытными бледно-золотистыми жезлами. Издав для начала невнятный вопль, он затем заявлял, что один жезл служит Хубилай-хану, великому хану ханов, который также Сын Неба.
- А вот этот ничтожный жезл, - голосил он, потрясая палкой, которая, судя по гибкости, была сплетена из тростника, - этот служит негодным бунтовщикам - негодным, низким и подлым!
Чтобы подчеркнуть всю низость и подлость ничтожных бунтовщиков, шаман тут же совал жезл в открытое бронзовое кадило и пачкал его пеплом. Затем бросал второй жезл на землю и наклонялся, чтобы аккуратно положить рядом первый.
А потом, разведя тощими руками, отступал назад. Тут нечто вроде неумелого оркестра начинало играть на весьма подозрительных инструментах: гулких глиняных мисках вместо барабанов, связках оленьих копыт, свистках из свежего тростника, нанизанных на проводки кусочках железа. И поразительно было, как все это музыкальное безобразие вдруг превращалось в отчетливый шум сражения. Марко слышались выкрики воинов, топот несущихся в атаку коней, бряцание оружия...
Но то чудо, что слышали его уши, не шло ни в какое сравнение с тем чудом, что видели его глаза. Ибо неведомо как, но золотистый жезл из сплетенного тростника, гибкий и податливый, - жезл Хубилай-хана - будто сам собой корчился, принимая форму человека, потом облик коня, а когда, наконец, замирал... Боже милостивый! Да это же вооруженный всадник на боевом коне!
Итак: бледно-золотистый жезл.
И: жезл, выпачканный в пепле.
Кто, кто тогда мог сказать, сколько они уже бьются?
Они бились. Снова и снова схватывались, кололи копьями. Бились!
Под конец, порой скорый, порой не очень, одного из лжедуэлянтов прибивали к земле, пинали и топтали. Причем, по опыту Марко, никогда на земле не оказывалась бледно-золотистая фигурка. Нет, всегда там недвижно лежала ничтожная пепельно-серая.
И наступала мертвая тишина.
Голосом сухим, надтреснутым, измученным - но уже по крайней мере человеческим - верховный шаман разбивал эту тишину вдребезги, объявляя:
- Хубилаю, сыну Тулуя, сыну Чингиса, - великому хану ханов всех морей, который также Сын Неба, - ему и его воинству победа!
Последнее слово, "победа", верховный шаман дико выкрикивал. А все присутствующие разом испускали облегченный вздох. После чего раздавался общий, еще более дикий и оглушительный, вопль:
- Победа! Победа! Победа!
Это могла быть победа над Престером Иоанном, над Горным Старцем или над самим Верховным Турком - но не над продуваемой всеми ветрами грязной деревушкой какого-то варварского племени по ту сторону Великой стены в 10000 ли. Великому хану Хубилаю и его воинству неизменно присуждалась победа.
А теперь эти же самые ламы и шаманы бесновались вокруг носилок лучезарной Спящей Красавицы. Темно-бордовые халаты так и порхали, узлы волос на макушках подпрыгивали. Странными и зловещими голосами чародеи распевали странные и зловещие песни под сопровождение гулких барабанчиков из человеческих черепов и заунывных горнов опять-таки из человеческих берцовых костей. Вертели жезлами с развевающимися лентами всех расцветок. Смазывали лоб Спящей Красавицы стимулирующими бальзамами и нежными, но действенными маслами. Прыгали и вопили, дергались и хрипели, падали на колени, лаяли и выли, будто дикие псы.
