— Простите, мистер Коркоран, но… мисс Нортон зашла утром к брату и говорит, что он не ночевал у себя в спальне. Там лежат нераспечатанные письма, и кровать не разобрана. Его нет.
Доран и Коркоран переглянулись. Оба они только порадовались бы, если бы мистер Нортон убрался к чёртовой матери, но если он и вправду убрался, то какого чёрта не предупредил сестру?
— А его вещи на месте, мисс Эстер? — в голосе Коркорана звучал не столько вопрос, сколько, как показалось Дорану, с трудом скрываемая надежда.
Та растерянно посмотрела на мужчин, потом сказала, что уточнит, и убежала в его комнаты. Она крайне неохотно сказала мисс Софи об исчезновении брата, опасаясь поднять шум и скомпрометировать его. И без того Стивен в последние дни был сам не свой, издёрган, резок, истеричен. Только накануне между ними возник скандал. Мисс Нортон, безусловно, проникла в спальню мистера Коркорана, уповая на то, что он подлинный джентльмен, к тому же она опасалась, что её опередит эта губастая дурочка мисс Морган или её подруга Софи, которая смотрела на Коркорана глазами, выдававшими самую пылкую страсть. Но этот мужчина должен принадлежать ей и только ей! И кто бы мог подумать, что объяснению с мистером Коркораном помешает её придурковатый братец! Ей было стыдно устроенной им сцены, она целый день не могла оправиться от афронта. По счастью, вопреки её ожиданиям, Стивен на следующий день не досаждал ей, он вообще не выходил из своей комнаты. Под вечер она мельком видела его, но, злясь на него, не зашла нему перед сном. И вот…
Но куда он мог деться? Все вещи брата были на месте, развешены в шкафах и разложены по полкам. Он явно никуда не собирался уезжать. В нижнем отделении шкафа стоял пустой саквояж.
Между тем мужчины решили поискать в саду и в галерее, какой бы невероятной не казалась мысль, что он провёл ночь на улице, но тут вернувшаяся мисс Нортон сообщила о результатах своих поисков, Коркоран попросил девиц оповестить милорда Лайонелла и поднять на ноги слуг. Те обыскали парк — и все безрезультатно. Доран спросил, не следует ли им пройти к Лысому Уступу? Коркоран бросил на него странный взгляд, пожал плечами, спросив, что ему там делать, но оба направились к болотам.
На Лысом Уступе никого не было, поваленный древесный ствол — пуст, стянутые над болотом метановые пары — зловонны и удушливы. Белый туман стелился по земле. Однако тут Коркоран хмыкнул. За ствол завалилась шляпа, в которой он признал цилиндр мистера Нортона. Стало быть, он и вправду был здесь. Мужчины спустились по тропинке вниз к подножию уступа — и остановились. Нечего было и думать после таких дождей штурмовать болото. Неожиданно Коркоран издал какое-то восклицание и устремился по крайней, почти незаметной тропинке под скальный уступ, где, кривляясь подобно площадному скомороху, росло чахлое деревце и темнело нагромождение коричневых замшелых камней. Доран двинулся следом за ним, тоже заметив что-то тёмное среди буро-зелёной травы. Наконец, подойдя под склон уступа, они увидели того, кого искали. Тело Нортона лежало под уступом, голова была размозжена, лицо окровавлено. Он был мёртв, как дверной гвоздь.
Ни Коркоран, ни Доран в течение нескольких минут не произнесли ни слова. Первым заговорил священник.
— Вы полагаете, это самоубийство или случайное падение? — он внимательно посмотрел на Коркорана.
Тот пожал плечами, наклонился и стал методично обшаривать сюртук покойника, и во внутреннем кармане погибшего нашёл блокнот, а в нём — записку. Он выпрямился, развернул её, прочёл и протянул Дорану. Доран видел, что Коркоран не только ни на минуту не потерял самообладания, но в его движениях вдруг проступила какая-то величавая царственность. Это было столь зримо, что Доран даже растерялся.
— Это самоубийство.
В записке, адресованной Коркорану, говорилось, что он, Стивен, не может жить, ибо жестокость Кристиана убила его. Доран устремил внимательный взгляд на собеседника. Коркоран изящно прикрыв рот, зевнул, извинившись, что не выспался, к тому же от запаха метановой вони его постоянно клонит в сон. Самого Дорана трясло — нервная дрожь пробивала пальцы, по спине прошёл холод, он чувствовал тремоло в ногах, но, хоть и стыдился своей слабости, не мог сразу преодолеть её.
