Но теперь только Бэрил Стэнтон сохраняла женственность и достоинство, была тиха и молчалива. Все же остальные… Мистер Доран был когда-то влюблён. Он видел влюблённых. Но милая красавица мисс Хэммонд неожиданно для него превратилась в совершенно новое непонятное существо: ревнивое, издёрганное и, казалось, полностью забывшее женскую скромность. В мисс Нортон проступила откровенная хамка, особа злобная и резкая. В состоянии перманентной истеричности пребывала и мисс Морган. Три юные леди в Хэммондсхолле были не влюблены, но помешаны, в гостиных, коридорах и спальнях Хэммондсхолла, казалось, бесновались три молодые ведьмы.
Не меньше пыла проявлял и мистер Нортон, стараясь попадаться навстречу мистеру Коркорану поминутно. Все они не давали ему проходу, буквально преследовали, не позволяя ни минуты остаться в одиночестве. Мисс Морган гадала ему на картах и по ладони, мисс Нортон строила ему глазки, а стоило ему появиться у дома, скажем, с лопатой на плече, коей он выкапывал в лесных дебрях корень какого-то растения, как с балкона уже слышался кокетливый голос мисс Хэммонд:
— Носить что-либо на плече, мистер Коркоран, особенно лопату — к несчастью. Значит, скоро вы понесёте гроб.
Мистера Коркорана это не шокировало. Гроб так гроб. Сам он знал только одну примету.
— Говорят, если посадить в саду рябину, вам не будут досаждать ведьмы, — обречённо обронил он, когда они остались, наконец, в подвальчике наедине со священником. — Зря милорд не отдал таких распоряжений. Я всегда удивлялся, мистер Доран, почему именно так называемая плотская любовь проявляет в людях самое худшее, что в них есть?
Доран изумился.
— Помилуйте, что вы говорите? Общепризнано, что любовь возвышает и очищает душу.
— Да? Не замечал. Мой опыт говорит, что мужчины по большей части становятся откровенно подлы, норовя подставить ножку сопернику, а женщины — вздорны, ревнивы и совершенно забывают скромность. Впрочем, может, они просто ярче проявляют свою суть, обычно скрытую? Если же люди не подлеют и не теряют голову и достоинство — говорят, что они не умеют любить или любят недостаточно пылко.
Священник усмехнулся.
— Откровенно сказать, мне кажется, что именно вы провоцируете их на это. Я никогда ничего подобного не видел.
Коркоран ничуть не обиделся, был спокоен и расслаблен.
— Я едва словом с ними перемолвился, помилуйте.
— Не спорю, но ваша внешность — сама по себе провокация. Вы красивы, как дьявол.
— Ну, во-первых, никто ещё не доказал, что дьявол красив, — возразил Коркоран. — Свидетельства есть в пользу прямо противоположного мнения — и вам ли, служителю Господнему, о них не знать? А во-вторых… Надеюсь, дорогой мистер Доран, вас-то я не спровоцировал? Неужели и вы влюблены в меня?
Доран сначала едва не поперхнулся, но сумел вздохнуть и усмехнулся.
— Нет.
— Рад слышать это. Но если моему дьявольскому обаянию сумели противостоять вы, почему этого не могут остальные?
Священник пожал плечами. Логика рассуждений его собеседника была злой и иезуитской, но абсолютно правильной. Этот красавец-искуситель, Доран давно заметил это, всегда рассуждал безупречно. Впрочем, одно возражение у священника было. Это был аргумент лживый и жалкий, аргумент, к которому всегда прибегают ничтожества, но Доран привёл его. Не потому, что так думал, но затем, чтобы услышать ответ на него.
— Говорят, сила душ не равна, мистер Коркоран.
— Не равна, — кивнул Коркоран, — но живёт Господь. Никогда ещё ни одной слабой душе не было послано искушение сверх силы её. А уж думать, что смазливость моей физиономии является искушением непреодолимым — было бы наглейшей самонадеянностью с моей стороны и откровенной глупостью с вашей. — Он сорвал с ветки цветок, вдохнул и неожиданно пробормотал, — кто-то говорил, что у цветка боярышника запах смерти… Вздор. Запах смерти неразгадан… Скорее, это осенний сумрак, сырость погреба, запах ладана… и что-то болотное.
— Вы считаете, что девушки вовсе и не влюблены?
— Влюблены в кого, мистер Доран? Если даже допустить, что душа моя прекрасна, то для них это всего лишь предположение. Так на чем же, скажите, ради Бога, зиждется такая любовь? На моем лице? Я мог бы тогда подарить им по портрету. Всё это вздор. Если не выходить из сферы логики и здравого смысла, придётся высказать догадку, что основа такой любви — распалённое воображение и низменные инстинкты.
