Эваристо прошептал:
— Луис, я бы отказался ради тебя от своего духовного сана. Я бы это сделал.
Луис усилием воли унял дрожь, чтобы стать внутри твердым, как сталь.
— Пойдем со мной, — сказал он и встал.
Он повел Эваристо в салон. Показал ему статуи Эйлин, Хуана, Синтии, Эдуардо и Роберто, окруженные ноготками. Он дал ему послушать призрачную музыку, которая всегда воскрешала их в его сердце.
— Это моя семья. Они погибли в пустыне, но не только они одни. Это не прекратится. Иммиграция не прекратится. Какие бы законы ни принимали, сколько бы солдат ни сторожили границу и какими бы жестокими ни были койоты. Это не может прекратиться. Граница слишком длинная, а мой народ слишком беден. Поэтому много Эйлин и Хуанов погибнет, если мы им не поможем. Наркокартели и койоты будут кормиться ими, уничтожать их. Многих Синтий, Эдуардо и Роберто. Они достойны жизни, несомненно.
— И тебя волнует не реконкиста, — сказал Эваристо, — а судьба твоего народа.
— Моего народа.
Эваристо перекрестился перед статуей Девы Марии и опустился на колени среди ноготков.
В прихожей Корал, под портретами Фонтейн и Нуриева, они с Мэгги обнялись в последний раз.
— Надеюсь, ты услышишь хорошие новости о своем друге Франсиско. Хотя он и охотился за моим малышом, я не хочу, чтобы он умер.
— Я не слышала о нем ни звука, а это значит, что-то не так, но это моя забота, не твоя.
Мэгги отступила назад.
— Когда ты уйдешь, — сказала Корал, — это все равно, как если бы Сэм снова умер.
— Мне ли этого не знать.
— Хорошо. Если ты твердо решила справляться одна…
— Я сама родила этого младенца; я спасу его сама.
— Ты знаешь, где меня найти, если понадобится.
Мэгги открыла дверь и вышла, неся Питера в автомобильном кресле-переноске.
— Спасибо, Корал. Если моему мужу суждено было изменить мне с другой женщиной, я рада, что это была ты.
Корал заморгала.
— А если мужчине, которого я любила, суждено было жениться на другой женщине, я рада, что это была ты.
Мэгги не смогла сдержаться и сказала:
— В отличие от тебя, Корал, я никогда не любила никого другого.
Корал рассмеялась:
— Даже этого парня, Адамо, о котором ты мне рассказывала ночью?
Их временная близость исчезла, и они это понимали.
— Еще раз спасибо, Корал. Давай на этом расстанемся.
Они были слишком разными. При обычных обстоятельствах они бы надавали друг другу пощечин, заявили бы друг на друга в полицию, получили бы предписание держаться подальше одна от другой, тысячу раз обозвали бы друг дружку сукой — обычное дело для женщин, соперниц в любви.
Но Мэгги не могла снова возненавидеть Коралл, понимая, что никогда не была на ее месте.
Она спустилась на лифте в вестибюль. На подъездной аллее стоял «Рейнджровер» с ключами в зажигании, любезно подогнанный Крисом, укравшим «Порше».
Мэгги открыла заднюю дверь, положила Питера на сиденье, потом закрепила автомобильное кресло и посадила в него сына, пристегнув ремнями. Села за руль, стараясь не повредить мягкое белое платье с капюшоном, в которое Корал ее одела. Не считая подвенечного платья и траурной одежды, это была самая элегантная вещь, которую она когда-либо носила. Пусть Корал продавала свое тело, чтобы его купить, но Мэгги было больше нечего надеть.
Она выехала на улицу, в ее сумочке лежал нераспечатанный результат теста на ДНК. Перед смертью Сэм попросил медиков взять у него анализ. Мэгги назначила им встречу в клинике рядом с ее церковью.
Она должна была ехать по Гудзон Паркуэй до пересечения с 96-й улицей, потом повернуть налево на Парк авеню и далее до Гарлема. Именно на Паркуэй в ту ночь, когда родился Джесс, она, Сэм, Феликс и Фрэнсис в панике бежали от людей Брауна. Ее путь должен был пройти по тем же местам.
В ту ночь Сэм чуть не погиб, защищая ее от людей Теомунда Брауна. Вчера он снова это сделал — ценой своей жизни, на этот раз. Ей хотелось увидеть реку Гудзон, потому что Сэм так ее любил.
У светофора Мэгги набрала номер церкви.
— Чао, — ответил Адамо.
На мгновение Мэгги удивилась, куда катится мир — итальянцы отвечают по телефону из церквей для негров, а черные женщины рожают в мексиканских лавочках. Может, таков план Господа?
