„Где дадим место Григорию великому и словам его? Не с апостолами ли и пророками? Говорю о муже, который ходил в едином с ними Духе, во все время жизни шествовал по стопам святых, во все дни свои тщательно преуспевал в жизни евангельской. Так о нем говорю, — иначе преобидим истину, не сопричислив к присным Божиим сию душу, сего мужа, который, подобно какому-то светозарному великому светилу, озарял Церковь Божию“ [966]. Так пишет о св. Григории Чудотворце св. Василий Великий, вождь великих каппадокийских отцов IV века. Точнее и определеннее свое отношение к св. Григорию св. Василий Великий устанавливает в следующих словах: „о вере моей какое доказательство может быть яснее того, что воспитан я бабкою, блаженною женою, которая по происхождению ваша (письмо к неокесарийцам)? Говорю о знаменитой Макрине, от которой заучил я изречения блаженнейшего Григория, сохранившиеся до нее по преемству памяти, и которые и сама она соблюдала, и во мне еще с малолетства напечатлевала, образуя меня догматами благочестия“ [967]. Если принять во внимание, что сам св. Василий Великий выразительно подчеркивает, что он не переменял впоследствии мыслей о Боге, какие прежде имел, но что в нем возрастало то понятие о Боге, которое он приобрел с детства от блаженной матери своей и бабки Макрины, потому что с раскрытием разума он не менял одного на другое, но усовершал ими преподанные ему начала — то этим само собою уже устанавливается, как несомненное, влияние богословских воззрений св. Григория на Василия Великого. Но так как и св. Григорий Нисский, брат Василия Великого, находился под теми же воздействиями и, кроме того, испытал на себе влияние св. Василия Великого, а св. Григорий Богослов, бывший в тесной дружбе с св. Василием, также знал символ св. Григория Чудотворца, то для нас будет совершенно очевидной основательность того мнения [968], что уверенность, с какою выступают великие каппадокийские богословы, и убеждение их в том, что их воззрения развились у них путем естественного процесса, могут быть объяснены только в том случае, если по достоинству будет оценен факт, что они находились под влиянием могущественной местной традиции, что их богословие имело корни в почве их родной страны и что живое предание связывало их с высокоуважаемым авторитетом до–никейского периода, св. Григорием Чудотворцем, значения которого в области богословия нельзя считать угасшим даже и в IV веке.
Само собою понятно, что весьма затруднительно точно установить в богословии свв. Василия Великого, Григория Богослова и Григория Нисского те элементы, какие вошли в него именно из богословских воззрений св. Григория Чудотворца, так как и последние не стояли изолированно от общецерковного учения и питались из него; поэтому много сходного в мыслях и выражениях может быть возводимо к общецерковному исповеданию. Ho, с другой стороны, совершенно справедливо отмечается, что наиболее яркие выражения символа св. Григория, именно из последнего отдела его (ούτε ούν κτιστόν τι ή δούλον έν τή τριάδι ούτε έπείσακτον… ούτε γάρ ένέλειπέ ποτε υίός πατρί ούτε οίω πνεύμα) постоянно всплывают в их догматических воззрениях, что они пользуются ими даже там, где ясно не ссылаются на символ, — в этом очевидное доказательство, что символ, так. сказать, вошел в их плоть и кровь, — что исповедание повлияло не только на отдельные выражения их, но и на весь догматический образ мыслей их, — в борьбе с арианами и пневматомахами они постоянно оперируют с дилеммой κτιστόν — δοΰλον или άκτιστον — δεσποτικόν, в чем ясна зависимость от символа св. Григория. Опираясь именно на символ, каппадокийцы в нем имели источник своей силы.
В доказательство правильности такого утверждения можно указать следующие места. Послание к антиохийской церкви св. Василий заканчивает словами: „в божественной и блаженной Троице нет ничего тварного“(ούδέν γάρ όλως τής θείας καί μακαρίας τριάδος κτιστόν) [969]. В 3–ей книге против Евномия св. Василий пишет: „все можно подвести под одно из двух именуемых: Божество и тварь, владычество и рабство“(θεότητός τε καί κτίσεως καί δεσποτείας καί δούλίας)
