И в этом случае словосочетание «жена Улеба», которым обозначается положение Сфандры при заключении договора, унижает ее. А между тем Сфандра в договоре располагается очень близко к семье Игоря. Сомнительно, что она жена посла. Но среди княжеских имен договора Улеба нет. Может быть, Улеб уже умер? Но тогда незачем было бы на него ссылаться для пояснения того, кто такая Сфандра. Улеб, муж Сфандры, – не посол, упомянутый в договоре, а знатный рус, князь, живший во время заключения договора, но почему-то не упомянутый в нем или исключенный позднее сводчиком. Можно предположить, что Татищев, с большим вниманием отнесшийся к тексту договора и постаравшийся максимально его использовать как источник>{588}, решил объяснить, кто такой этот Улеб, и придумал ему историю. Для этого он мог взять на вооружение историю гибели святого князя XI века Глеба, и в русской истории появился еще один князь-мученик с тем же именем, но пострадавший за веру на полвека раньше сына Владимира Святославича. Впрочем, все это только предположения.
Во многом соглашаясь с выводами А. П. Толочко, замечу все же, что татищевская «История Российская» – не единственное историческое произведение, претендующее на роль источника, в котором Святослав изображен грозным гонителем христиан. В ряде поздних летописей, которыми пользовался Ф. А. Гиляров, содержится следующее известие: «Великая же княгиня Елена (Ольга. – А. К), пришед во град Киев, повеле сыну своему Святославу креститися, оному же матери своей блаженные Елены не послушавшу, креститися не восхотешу и многих христиан изби»>{589}. Не менее любопытную информацию к размышлению дают результаты археологических раскопок. Надо сказать, что «Псевдо-Иоаким» вообще более всего уделяет внимание истории борьбы христианства с язычеством. Из летописей мы знаем, что в 989 году киевский князь Владимир Святославич поручил крещение новгородцев архиепископу Иоакиму Корсунянину (авторству которого Татищев и приписывал разбираемую здесь летопись), который уничтожил языческие «требища» и сбросил идол Перуна в Волхов>{590}. Иоакимовская же летопись сообщает сведения, которых в других летописях нет: в Новгород вместе с Иоакимом Корсунянином был направлен Добрыня, дядя Владимира Святославича, во главе сильной дружины. Когда жители города узнали о их приближении, то созвали вече, где поклялись не впускать их в город и не дать сокрушить идолы языческих богов. Затем они укрепились на Софийской стороне, уничтожив мост, соединявший ее с Торговой стороной, где уже появились незваные гости. Посланцы Владимира начали крестить жителей Торговой стороны, но обратить в новую веру им удалось немногих. А между тем на Софийской стороне народ разграбил находившийся здесь дом Добрыни и убил его жену. Тогда княжеский тысяцкий Путята переправился ночью в ладьях с отрядом в 500 воинов на противоположный берег. Здесь на него напали пять тысяч новгородцев-язычников. Начался бой, который, впрочем, не помешал язычникам разрушить церковь Преображения и разграбить дома христиан. На рассвете Добрыня подошел на помощь Путяте. Но перевес, судя по всему, все еще оставался на стороне язычников. Тогда, чтобы отвлечь новгородцев от битвы, Добрыня приказал поджечь дома на берегу Волхова. Жители бросились тушить пожар, прекратив сражение. Добрыня победил, идолы были сокрушены, а новгородцы крещены>{591}. Повторяю, ни в одной летописи этих подробностей нет. Верить им или нет? По логике А. П. Толочко – однозначно нет. Однако исследования археологов подтвердили достоверность рассказа Иоакимовской летописи в этой его части. В ходе раскопок в Новгороде были обнаружены следы пожара береговых кварталов Софийской стороны, который уничтожил все сооружения на очень большой площади, превышающей только в пределах раскопанной территории девять тысяч квадратных метров. Известный археолог, крупнейший специалист по истории Новгорода В. Л. Янин пришел к следующим выводам: «До 989 года в Новгороде существовала христианская община, территориально локализуемая близ церкви Спас-Преображения на Разваже улице. В 989 году в Новгороде, несомненно, был большой пожар, уничтоживший береговые кварталы в Неревском и, возможно, в Людином конце. События этого года не были бескровными, так как владельцы сокровищ, припрятанных на усадьбах близ Преображенской церкви, не смогли вернуться к пепелищам своих домов». Янин заключает: «Думаю, что эти наблюдения подтверждают реалистическое существо повести о насильственном крещении новгородцев»
