— Молодец, товарищ Леонтьев! Объявляю личную благодарность!
И громко, чтоб и бойцу приятно было услышать, обратился к Алхимову:
— А он и правда — фанталист, в рубашке родился.
— В ка… пусте, — возразил Леонтьев и зашелся в кашле.
— Кончать тебе надо с курением, — назидательно посоветовал Егоров.
Опять началось. Немецкие батареи ударили прямой наводкой. На темном фоне леса вздувались одновременно с огневыми вспышками округлые облачка.
Пока грохотал и свирепствовал артиллерийский налет, в нейтральной не просматриваемой лощине скапливалась для решающего броска серая масса в тевтонских касках. Надо было упредить, рассеять, отогнать, но минометов осталось всего три, а боезапаса к ним — на пять минут беглого огня. Пушку берегли для танков.
А солнце и не думало укладываться, висело угрожающе высоко, нещадно палило землю. Низко струилось бесцветное марево, обращая кусты, и чахлые травы, и медные стволы деревьев в зыбкий мираж. Плывущий, неустойчивый пейзаж, духота угнетали, обессиливали.
Плотность обстрела резко упала.
— Сейчас поднимутся, — пробормотал лейтенант и крикнул минометчикам: — По лощине! Накройте гадов!
Минометы заухали. В ответ посыпались снаряды. Все опять заволокло пылью и дымом.
— Лейтенанта, лейтенанта убило! — пронеслось как вопль.
Командира роты тяжело ранило. Небритый санитар пеленал его бинтами.
— Что, как он? — спросил упавшим голосом Алхимов.
— В медсанбат срочно надо, — с тоской ответил санитар.
Спекшиеся губы лейтенанта разлепились. Помутневшие глаза остановились на Алхимове.
— Командуй… Держаться…
Лейтенанта, уже беспамятного, отнесли к остальным раненым, что лежали за рощей, у капустного поля, когда оранжевое солнце подернулось дымкой.
Зарево все шире расплывалось по белесому, выгоревшему небу. Еще полчаса, час от силы, и можно будет переправлять раненых, самим с чистой совестью покинуть развороченный, истерзанный, политый кровью и потом рубеж. Егоров по-хозяйски прикидывал, что уносить из казенного имущества, когда послышался возрастающий, непонятный, но уже пугающий рокот.
То, чего с самого начала больше всего ждал и чего опасался лейтенант, надвигалось с ужасающей неотвратимостью.
Алхимов смотрел в бинокль. Левый объектив разбило, пришлось зажмурить один глаз.
Подминая кусты и молодую поросль, выдвигались, казалось, в нескольких шагах от окопов, темно-серые громады танков, выхлопывая из кормы сизые клубы дыма. На лобовой части корпуса, под короткой тупорылой пушкой, отчетливо виднелась голова ягуара. Черная, с красной оскаленной пастью. И вдруг, будто нарисованный хищник ожил, над плоской башней поднялась черная фигура, отсигналила красным языком флажка и опять исчезла за броней.
«Командирская», — догадался Алхимов и почему-то шепотом, словно танки и в самом деле были рядом, отправил Леонтьева к артиллеристам:
— Скажи: «Машина с ягуаром, четвертая справа, — первая цель».
— И немедля назад, — дополнил приказание Егоров, деловито раскладывая в нише рогатые связки РГД.
Алхимов наблюдал за его работой, потом, как бы очнувшись, сказал:
— Отсюда до всех не докричишься. На левый фланг пойду. В случае чего, ты — за меня.
— А некем уже командовать будет, — просто и буднично ответил Егоров. — Будь жив.
То пригнувшись, то ползком, Алхимов продвигался влево, наказывая каждому бойцу:
— Только без паники. Ближе подпускай, бей наверняка. Только без паники!
Но мало, слишком их мало было — по одному солдату на танк. Нежилая, опять нежилая ячейка. Дальше — никого. Алхимов занял пустующее пулеметное гнездо, где приметил в глубокой нише гранаты. Оголил цилиндры со взрывчаткой, сдернув с них рубчатые стальные кожухи, соединил гранаты вместе — одну рукоятку к себе, две — наружу, — накрепко стянул ремнем от автомата. Ремень, наверное, был уже ни к чему. Связка получилась тяжелой, придала уверенность. Оставалась еще одна граната. Алхимов решил приберечь ее для себя, сунул в глубь ниши.
Танки развернулись по всему фронту и двигались с нахальной неспешностью. К гулу моторов примешивался металлический стрекот и лязг. Немцы уверились, что артиллерии нет у русских, даже минометная батарея подавлена, сопротивления, по крайней мере — серьезного для бронированных машин, опасаться нечего. Они не стреляли, катились, вальяжно покачиваясь на неровностях, на малой скорости. Уже и без бинокля различались двухцветные кресты на корпусах и башнях. И черный ягуар с кровавой пастью на командирском танке. Но ягуар шел не впереди, прикрывался другими.
