Прогнав свирепых волков от своего стада, Григорий поспешил в Кесарию на помощь к своему другу, которому предстояла страшная борьба и с префектом Модестом, и с самим императором. Григорий, как знаем, был свидетелем беседы Василия с царем о Назианзе, но какие он оказал при этом услуги Василию и Церкви, тоже неизвестно. Только одно письмо Василия показывает, что святитель Кесарийский многого ожидал от его присутствия в это бурное время; вот слова Василия: «Склонись на мою просьбу, раздели мой труд в предлежащем подвиге и выступи со мной против ополчившегося на меня. Ибо, если только явишься, остановим все стремление, рассыплем собравшихся и заградим всякие неправедные уста дерзких еретиков»[83].
Глава III
Скорбь Григория после посвящения в епископа Сасимского. — Слово при посещении Григория Нисского. — Отказ от Сасимской епархии по случаю угроз Анфима и размолвка с Василием. — Содействие Григория отцу в качестве викария. — Попечение о пастве назианзской по смерти отца. — Удаление в Селевкийский монастырь
В 372 году Григорий рукоположен был в епископа Сасимского. Это было для него причиной еще большей скорби, чем посвящение в пресвитера; только при этом он более всего жаловался на своего друга, а не на отца. «Что с тобой сделалось? — писал он уже в глубокой старости, обращая речь к св. Василию. — За что вдруг бросил ты меня в такую от себя даль? Да погибнет в мире закон дружбы, которая так мало уважает друзей!.. Лжецом для меня стал этот во всем прочем нелживейший друг. Не раз слыхал он, как я говаривал: „Теперь все надобно переносить, хотя бы случилось что и худшее. Но как скоро не станет родителей на свете, тогда мне будет полная возможность оставить дела и от бездомной жизни приобрести хотя ту выгоду, что легко буду гражданином всякого места“. Он слыхал это и хвалил мое рассуждение. Но при всем этом вместе с отцом моим насильно возводит на епископский престол…»[84]
Св. Григория устрашало представление и о самом месте назначения — Сасимах. «На большой дороге, пролегающей чрез Каппадокию, — говорит он, — есть место обычной остановки проезжих, с которого одна дорога делится на три, место безводное, не произращающее и былинки, лишенное всех удобств, селение ужасно скучное и тесное. Там всегда пыль, стук от повозок, слезы, рыдания, собиратели налогов, орудия пытки, цепи и жители — чужеземцы и бродяги. Такова была моя церковь в Сасимах; здесь не было бы у меня хлеба, чтобы разломить его с пришельцем, здесь я, нищий, принял бы в управление народ также нищенствующий, не видя никакого средства оказать ему услугу; здесь я должен был обирать одни терния, а не розы с терний, пожинать одни бедствия, не прикрытые никакими выгодами»[85]. Вот причины, которые побуждали Григория со всем жаром отказываться от епископского престола. Впрочем, хотя с глубокой скорбью, хотя невольно, он дозволил совершить над собой посвящение и, не подклонившись духом, подклонил, однако же, выю под руки твердых в своей решимости святителя Василия и своего отца. Слово, которое произнес сам Григорий при своем посвящении, заставляло думать, что он чрез несколько времени примирится с новостью своего положения[86]. Объясняя здесь причины своих слез и страданий, Григорий просил наставления у Василия к прохождению возложенного на него пастырского служения, но при всем этом нельзя было надеяться, что новопоставленный епископ тотчас же решится вступить в управление своей епархией. В этом же Слове при рукоположении он ясно и с силой высказал мысль, что никак не может порицать себя за свой страх и сетование о своем недостоинстве, потому что и Исайя взывал: о окаянный аз (Ис. 6:5); и Маной по явлении Ангела говорил: «Мы погибли, ибо видели Бога» (Суд. 13:22); и апостол Петр просил Господа Иисуса удалиться из лодки, ибо почитал себя недостойным Божия явления и собеседования (Лк. 5:8). Этот страх и это смиренное сознание своего недостоинства не оставляли Григория и по рукоположении. И так он опять сделался беглецом, укрылся в какую-то гору, посвятил себя любимому образу жизни, услаждался им и рассуждал сам с собою: «Пусть для других будут почести и труды, для других — брани и отличия за победы, а для меня, избегающего браней и углубляющегося в самого себя, довольно жить, как могу, как бы на легком судне переплыть небольшое море и скудостью здешней жизни приобрести себе малую обитель в жизни будущей. Может быть, более низости, но зато и более осторожности показывает мысль — равно удаляться и высоты, и падения»
