— Permesso! — громко окликнули сзади.
Вздрогнув, Шарлотта отпрянула к стене.
— Простите.
Четверо медиков с каталкой быстро миновали ее. Их аккуратный боевой порядок — по двое спереди и сзади — навеял мысль об олимпийских бобслеистах. Пострадавший лежал на подушке, обнаженный по пояс. У несчастного были страшные ожоги на груди, руках и лице. Глаза широко раскрыты от шока, конечности судорожно подергивались.
Желание остановить их, вмешаться, наложить свои руки на несчастного было просто мучительным. Едва дыша, Шарлотта провожала взглядом бригаду: закатив больного в ожоговое отделение в конце коридора, медики скрылась за механизированными дверями.
Шарлотта ничего не могла с собой поделать, мучаясь, как наркоман во время ломки. Неукротимые чувства раздирали ее и вынуждали задаваться вопросами. Как же Иисус жил со всем этим? Было ли ему так же страшно? Сомневался ли он в том, что достоин своего дара? Ведь, несмотря на то что Бог, может быть, и имел к Нему отношение, сам-то Иисус был человеком. Чувствовал ли он себя тоже одиноким, потерянным, сбитым с толку и смущенным? Как Иисус выбирал, кого именно исцелять, скольких исцелять?
Такая силища могла спровоцировать столько различных откликов души и рассудка — от полноценного величия души до неудержимой мизантропии, а то и помешательства. Конечно же, ей необходимы были наставления, сдержанность, терпение и… вера. Вот только где искать правильные ответы? Материал для психоанализа был не вполне подходящим.
В этот момент Шарлотта поняла, что лучшего места для начала, чем Рим, не придумаешь.
«А теперь соберись».
Молодая медсестра в небесно-голубом халате и брюках направилась к ней от сестринского поста. Цвет ее формы неприятно напомнил Шарлотте облачение эгоистичного мизантропа, от которого остался лишь пепел на полу у ковчега Завета.
Быстрый взгляд на Шарлоттину спортивную сумку с логотипом YMCA подтвердил догадку сестры о том, что гостья была американской коллегой.
— С вами все в порядке? — обратилась сестра на английском с акцентом жителя Новой Англии.
— Да, — ответила Шарлотта и глубоко вздохнула. — Благодарю.
— Простите, что вам пришлось увидеть это. — Сестра показала глазами на ожоговое отделение. — Через эти двери провозят самых тяжелых. К такому не сразу привыкнешь…
— Как думаете, выкарабкается?
Сестричка склонила голову на один бок, затем на другой.
— Мы обязаны верить, что выкарабкается. Бывает, когда думаешь: нет никакой надежды. — Она пожала плечами и улыбнулась. — А тебя поджидает приятный сюрприз.
Ее взгляд опустился на желтый ламинированный визитерский пропуск в руке Шарлотты.
— Вы пришли кого-то навестить?
— Патрика Донована.
— А, это мой. Думала, у него нет семьи.
— Теперь есть, — мягко ответила Шарлотта.
— Так славно, что вы пришли! Пойдемте, это дальше по коридору, я отведу вас к нему.
Шарлотта пошла рядом с сестрой.
— Как он?
Сестра печально взглянула на нее.
— Да боюсь, не очень хорошо. Много повреждений в области груди. Если в течение ближайших дней справится, у него будет отличный шанс на поправку. Он настоящий боец.
Она зажгла ободряющую улыбку и добавила:
— У меня такое чувство, что он преподнесет нам сюрприз.
Внезапно сестра оттянула Шарлотту к стене: из-за угла вылетела кардиобригада, на ходу работая дефибриллятором. Еще один поединок со временем и плотью. Шарлотта будто наяву увидела гримасу смерти.
— Простите, — сказала сестра. — Еще и поэтому мы называем их аварийно-спасательными тележками.
Они вновь зашагали по коридору.
— Возможно, вам придется не по душе то, что предстоит увидеть, — извиняющимся тоном объясняла сестра. — Видите ли, самостоятельно он дышать не может, мы подключили его к аппарату искусственной вентиляции легких. Много-много трубочек в груди и гортани. И пока что держим его под действием мощных успокоительных средств.
Пораженная услышанным, Шарлотта не выдержала, и по щекам покатились слезы.
— Понятно…
Они миновали еще две комнаты с прозрачными стеклянными стенами. В третьей на кровати Шарлотта разглядела Донована. С множеством трубок, закрепленных надо ртом и носом, его можно было узнать только по безволосому черепу и бровям домиком.
