— А как остров называется? — спросила я.
— В каком смысле?
— У острова должно быть название. Ультима Туле, например. Или Атлантида.
— Да как хочешь, так и назовем, — осклабился он. — Это разве проблема?
Пора было сворачивать беседу.
— Ладно, Михалыч, — сказала я. — Это ведь серьезное решение. Я подумаю, ладно? Недельку или две.
— Подумай, — сказал он. — Только ты вот что учти. Во-первых, теперь по нефти я самый главный в аппарате. Реально. Все эти олигархи у меня сосут. Я имею в виду, из крана. Да и так тоже, если брови нахмурить. А во-вторых, ты вот о чем вспомни. Тебе ведь волки нравятся, да? Я в курсе. Так я волк, реальный волк. А товарищ генерал-полковник… Он, конечно, на особом посту — сверхответственнейшем. Весь отдел на него молится. Но елдачок-то, сказать между нами, у меня поглавнее будет.
— Я бы просила без деталей.
— Без деталей так без деталей. А все-таки ты подумай — может, с нормальной деталью оно и лучше? Ведь насчет товарища генерал-полковника ты сама все знаешь…
— Знаю, — сказала я.
— И еще учти, он зарок дал. Сказал, что не будет в человека превращаться, пока у страны остаются внешние и внутренние враги. Как товарищ Шариков когда-то… Весь отдел плакал. Но, если честно, я думаю, что здесь не во врагах дело. Просто скучно ему теперь человеком.
— Понимаю, Михалыч. Все понимаю.
— Я знаю, — сказал он, — ты баба умная.
— Ладно. Ты иди сейчас. Я одна хочу побыть.
— Ты б меня научила этому, — сказал он мечтательно, — ну, хвостом это самое…
— Он и про это рассказал?
— Да ничего он не рассказывал. Нам не до тебя сейчас. Дел выше крыши, понимать должна.
— А что у вас за дела?
— Стране нужно очищение. Пока всех офшорных котов не отловим, болтать некогда.
— Как же вы их отловите, если они офшорные?
— У Нагваля Ринпоче нюх. Он их сквозь стену чует. А насчет хвостов он правда ничего не говорил. Я по прибору слышал. Вы про них спорили, как их, это, сплетать.
— По прибору слышал, понятно. Ладно, иди, волчина позорный.
— Буду ждать звонка. Ты контакта с нами не теряй смотри. Не забывай, где живешь.
— Забудешь тут.
— Ну давай тогда. Звони.
Встав, он пошел к лесу.
— Слышь, Михалыч, — окликнула я его, когда он отошел на несколько метров.
— А? — обернулся он.
— Ты майку такую не носи. Энди Уорхол в восемьдесят седьмом году умер. Сразу видно, что ты уже не очень молод.
— Да я слышал, у тебя самой по этой части проблемы, — сказал он невозмутимо. — Только ты мне и такая нравишься. Какое мне дело, сколько тебе лет? Я же не паспорт ебать буду, верно? Тем более что он у тебя фальшивый.
Я улыбнулась. Все-таки ему нельзя было отказать в обаянии — оборотень есть оборотень.
— Верно, Михалыч, не паспорт. Ебать ты будешь мертвого Энди Уорхола.
Он засмеялся.
— Я, собственно, и не против, — продолжала я. — Но то, что ты хочешь найти его во мне, несколько обескураживает. Несмотря на всю симпатию к тебе как к человеку.
Я нанесла ему самое страшное в наших кругах оскорбление, но он просто заржал как жеребец. До него, наверно, даже не дошло. Надо было говорить яснее.
— Так что не носи такую майку, Михалыч, правда. Она тебя позиционирует в качестве виртуального гей-некрофила.
— А по-русски можно?
— Можно. Педрилы-мертвожопника.
Он хмыкнул, высунул язык, непристойно пошевелил его кончиком в воздухе и повторил:
— Звони, буду ждать. Глядишь, и ответ придумаем всем отделом.
Потом он повернулся и пошел к лесу. Я глядела на черный квадрат его спины до тех пор, пока он не растворился в зелени. Malevich sold here[36]… Впрочем, кому они теперь нужны, эти сближенья.
*
Мне осталось сказать совсем немного. Я долго жила в этой стране и понимаю, что значат такие встречи, беседы и советы не терять контакта с органами. Несколько дней я разбирала старые рукописи и жгла их. Собственно, все мое разбирательство сводилось к тому, что я по диагонали проглядывала исписанные страницы перед тем, как бросить в огонь. Особенно много у меня накопилось стихов:
Не будь бескрылой мухой с Крайней Туле,
Не бойся ночи, скрывшей все вокруг.
В ней рыщут двое — я, лиса А Хули,
И пес Пиздец, таинственный мой друг…
Стихи я жгла с особой грустью: я так и не успела их никому прочесть. Но что делать — таинственный мой друг слишком занят. Теперь у меня осталось только одно дело, которое уже близится к завершению (вот почему мое повествование переходит от прошедшего времени к настоящему). То самое дело, о котором сказал мне двенадцать веков назад Желтый Господин. Я должна открыть всем лисам, как обрести свободу. Собственно, я почти уже сделала это — осталось только свести все сказанное в четкую и ясную инструкцию.
