Когда же старец родился, то не только по средам и пятницам материнского молока не вкушал, а даже по понедельникам. В те же дни, когда его мать в женской нечистоте была, он ей не давал себя касаться. Таковую имел младенец старец Василий ревность о чистоте душевной и телесной…»
Жох поморщился.
— Бред какой-то…
— А вы погодите, Борис Семенович, погодите! Дальше еще занятней будет! — обнадежил его Ефим Гольдберг, перелистнув несколько страниц. После чего продолжил:
— «…И пошел юноша старец Василий по городам да по деревням, по церквям да монастырям, слово свое миру возвещать. И отовсюду-то его гнали. Ибо сказано, что все, хотящие благочестиво жить — гонимы будут[38]. Тогда вернулся он в Михайловск. Тут приняла его в свой дом одна девица, именем Глафира, из которой он изгнал блудного беса».
— Интересно, как он это сделал? — усмехнулся Ефим Гольдберг, прервав чтение. — Как в «Декамероне»? «У тебя — ад, у меня — дьявол, так вот давай мы с тобой станем загонять дьявола в ад»… Да это еще что! Похоже, он этим чертогоном занимался, так сказать, в массовом порядке. Вот послушайте:
— «Потом приходили к старцу и другие жены и девицы, грешной плотью томимые. Ибо великую силу имел он на блудного беса. И всех он исцелял и благословлял жить в посте и молитвах, во златой трубе и гуслях хвалу Господу воздавать, и не искать супружества плотского, греховного, а взыскать супружества духовного. И нарек их своими возлюбленными невестами, сестрицами-голубицами. А благочестивую и мудрую деву Глафиру, которую он первой исцелил, поставил над ними матушкой».
— То есть маман… — резюмировал журналист с циничной ухмылкой. — Ай да старец! Ну, что я вам говорил, Борис Семенович? Бомба!
Жох молчал. Не дожидаясь ответа, Ефим Гольдберг опять зашуршал страницами тетрадки. И с деланой слезой в голосе стал читать дальше:
— «…И был старец осужден судом неправедным и заточен в монастырь. Остались сестрицы-голубицы без него, как овцы без пастуха. И пребывали денно и нощно в великой скорби о нем, ни еды, ни пития, ни сна не вкушая, а матушка Глафирушка — паче всех прочих. Ибо больше всех любила она своего духовного супруга старца Василия. Тогда старец явился ей в видении и сказал:
«Не скорби, возлюбленная горлица моя! И утешь моих сестриц-голубиц. Ибо разлука эта послана вам во испытание. И кто его вытерпит — тому будет великая радость по пришествии моем. А кто усомнится и отпадет от меня — погибнет, как ветка, от древа отломленная, если не покается и вновь ко мне с верой не обратится».
Рассказала матушка Глафирушка свой сон сестрицам-голубицам, и утешились они, что старец Василий духом с ними пребывает. А тут еще одно чудо случилось: младшая из голубиц, Анной ее звали, вдруг сделалась больна чревом. Позвали к ней врачей, да только те лишь руками развели: мол, знать не знаем, что за хворь такая, и в книгах наших такой болезни нет. Тогда говорит ей матушка Глафирушка:
— Не иначе, сестрица, как тебе эта болезнь за какой-то тайный грех послана. Да смотри, то ли еще по смерти будет! Здесь муки временные, там же будут вечные! Покайся, пока не поздно, а мы будем старца Василия молить, чтобы он тебя простил и помиловал!
Тут Анна и покаялась, что по внушению лукавого усомнилась в святости старца Василия и хотела в мир уйти. И, как покаялась она в этом, вышло у нее из чрева чудище студенистое с ребрами. Вот каковы плоды греха!»
— Ну-ну… — съехидничал потомок Авраама. — Интересно, куда они этот плод греха девали? И от кого он был? Впрочем, тут есть кое-что позанятней. Сейчас найду… А-а, вот оно:
— «…И было старцу откровение, что грядет новый потоп. И в том потопе погибнет град Михайловск за грехи живущих в нем. Тогда сел старец Василий на ероплан и полетел на небо. И там беседовал с Богом, как второй Моисей. И умолил не губить город, чтобы вместе с грешниками не погибли и праведники. Так пощажен был град Михайловск за молитвы старца Василия…» Что скажете, Борис Семенович?! Самый замечательный безбожник не придумает шарж кощунственней[39], чем такие благочестивые сказки церковников! Но это еще что! Дальше — еще похлеще:
