Свой человек на небесах - страница 101

…Внутри оградки стояло два деревянных креста, выкрашенных в голубой цвет: один побольше, а другой поменьше. У каждого из них на верхней перекладине было вырезано изображение голубка с распростертыми крыльями. На кресте поменьше виднелась тронутая ржавчиной жестяная табличка в виде свитка с надписью «Матушка Глафира. Гряди, голубица, вослед жениху своему». Табличка на большом кресте гласила: «Здесь погребено тело раба Божия Василия Осиповича Прахова. Умер 5 мая 1922 г. Помяни нас, дорогой отченька, егда приидеши во Царствие».

Могильный холмик под этим крестом был утыкан свечками и свечными огарками, отчего походил на ощетинившегося ежика. А у его подножия виднелось щербатое фарфоровое чайное блюдечко с нарисованными на нем крупными розами. В этом блюдечке всегда лежало что-то съестное. Горстка риса или пшена, кусочки печенья, леденцовые карамельки в пестрых фантиках. И бабушка опять объясняла Васе: это для того, чтобы старец Василий лучше услышал. После чего клала на блюдечко свое приношение. И шептала молитвы, в которых «старче Василие» звучало гораздо чаще, чем «Господи». Молитвы перемежались поклонами, поклоны — молитвами…

Нередко к бабушке присоединялась Евдокия и другие богомолки из собора, по большей части старухи. И тогда над могилой звучало нестройное, фальшивое и заунывное пение импровизированного хора:

Куплет сменялся куплетом, псальма псальмой[35]. А тем временем Вася украдкой зевал от скуки и колупал пальцем краску с оградки, за которой был похоронен его прадедушка старец Василий.

Разумеется, бабушка не раз рассказывала внуку о старце Василии. Правда, ее рассказы больше походили на сказки. В самом деле, если верить бабушке, то старец Василий был самым настоящим волшебником. Птицы и звери являлись к нему по первому зову и выполняли все, что он им повелит. Вот как-то раз приказал старец Василий одному медведю пустить его на ночлег в свою берлогу. И медведь послушался, мало того — угостил старца лучшим медком из своих запасов… А в другой раз один волк украл у вдовицы единственную овечку. И велел ему старец Василий вернуть ту овечку хозяйке целой и невредимой, и впредь кушать только Божию травку. С тех пор этот волк питался одной травкой, слезно каясь в прежних грехах своих до самыя до смерти. И в огне-то старец не горел, и воде не тонул, да что там — он даже на небо летал и там с Боженькой говорил! И так любил Боженька старца Василия, что во всем ему помогал, и делал все, о чем только старец Его ни попросит. Прямо как золотая рыбка!

— Будешь почитать старца Василия — он и за тебя Боженьку умолит, и будет тебе во всем помогать! — слышал Вася в завершение каждого бабушкиного рассказа. — Ведь он — твой прадедушка. Мамушка моя покоенка, Глафира Андреевна, что рядом со старцем похоронена, приходилась ему духовной супругой. И Василием ты назван в его честь. А потому ты ему — самый близкий человек…

Из этих рассказов Вася заключил, что он — правнук волшебника. Вот только странно, что Степаниде Егоровне, которая молится своему дедушке-волшебнику не по разу на день и носит ему на могилу конфеты и печенье, которые Вася охотнее съел бы сам, от этого нет никакого проку. И крыша у нее в кухне каждую весну протекает, и поясница болит — а старец Василий отчего-то не спешит ей помочь. А недавно у бабушки прямо в соборе кто-то сумку стащил. Хотя в ней для защиты от воров лежал мешочек землицы с могилы старца Василия. Нет, похоже, волшебники бывают только в сказках…

Тем временем Вася вырос, пошел учиться в школу, а потом — в лесотехнический институт. Теперь он жил у папы с мамой, а Степаниду Егоровну навещал лишь изредка. И со скептической ухмылкой на лице слушал давно приевшиеся ему бабушкины рассказы о старце Василии, служившие неизменной и докучной приправой к ее блинчикам и пирожкам. В самом деле, как можно на исходе двадцатого века верить в подобную галиматью?! Тем более ему — пионеру, комсомольцу! Да в такое могут верить только какие-нибудь дикари да выжившие из ума старухи!