Большинство советских интеллигентов с этим набором вещей прожили всю жизнь.
Мы пили хорошо заваренный чай с лимоном, редкость в те времена.
— Лимон от Альтермана-старшего? — спросил я.
— И чай тоже, — подтвердил Наум и спросил: — Кто тебя надоумил насчет аспирантуры?
Я пересказал Науму доводы Ивана.
— Что же, его доводы разумны, он не лишен наблюдательности. У нас нет реальной стоимости человека. Там, на Западе, говорят: этот стоит миллион, этот — сто миллионов. У нас никто не показывает своих доходов — могут экспроприировать. При рыночных отношениях популярный актер стоит дорого, потому что он популярен. Он всегда может принять более выгодное предложение и отказаться от менее выгодного. У нас даже популярного актера можно просто запретить снимать.
— Как это? — не понял я.
— Очень просто. В Комитете по кино приняли, например, решение не снимать Ролана Быкова в положительных ролях. Маленький, некрасивый, еврей. Не надо, чтобы он играл положительных коммунистов.
— А если режиссер не согласится? — спросил я.
— Ему не дадут денег на фильм. Деньги ведь дает государство. Но без реальной стоимости своих заслуг все чувствуют себя неуютно. Конечно, важно быть членом партии, партийная организация тебя защищает, ставит на руководящие посты, но можно ведь из партии исключить и наград лишить. Нужна какая-то абсолютная ценность, которая не пересматривается. И такой ценностью решили сделать ученую степень. Академика Сахарова лишили всех его наград, но академиком он остался, потому что академики не проголосовали за его исключение, думаю, что и партийные работники не очень настаивали, потому что секретари ЦК тоже баллотируются в академики. Но для тебя важнее степени стать если не другом, то хотя бы учеником Афанасия. Сегодня Афанасий влияет на заведующего сектором кино в ЦК, на председателя Государственного комитета по кино, потому что его ученики — секретари Союза кинематографистов, руководители главков комитета, инструкторы ЦК, он всегда поддерживает и поддерживал умных и талантливых. Дураков и бездарей не поддерживает, потому что умные могут руководить, талантливые — снимать, играть в фильмах. Я не знаю, талантлив ли ты, но то, что не дурак, — это точно. Значит, Афанасий тебе поможет.
— Я и сам себе могу помочь.
— Не выегивайся, — одернул меня Наум. — Всем, кто начинает, нужна помощь. Раньше этим занимались родители, твоя мать чем занимается?
— Заколачивает и обшивает посылки на почте.
— В кино тебе мать вряд ли чем может помочь. И вообще, у Афанасия можно многому научиться, он очень интересный и загадочный тип советского «хомо сапиенс». Я бы сам с удовольствием у него поучился. Поступай.
— Чтобы поступить, мне нужен реферат.
— Нет проблем. Реферат я тебе надиктую за три вечера.
— Нужно придумать тему реферата, — сказал я.
— А чего думать-то? Реферат будет называться «Герой в современной советской действительности». А в скобках — работа режиссера с актером. Все фильмы Афанасия о современности, будем в основном ссылаться на них.
— А не расценят это как грубую конъюнктуру?
— Конъюнктура негрубой не бывает.
Реферат я сдал в срок. За день до сдачи экзаменов мне передали, что меня хочет видеть Афанасий. Как и все студенты, я здоровался с ним в коридорах института, видел его изредка на партийных собраниях, но рассмотрел вблизи впервые. Афанасий хорошо пахнул. Я уловил запах крахмала, по-видимому от безупречной белой рубашки, незнакомого мне одеколона, не резкого, не отечественного. И костюм, хорошо сшитый, не очень модный — тогда входили в моду пиджаки с узкими лацканами, — галстук неброский, но дорогой — я уже научился отличать дорогие вещи от модно дешевых, в основном польских и венгерских. Поляки и венгры пытались делать вещи почти как в Европе, и это почти получалось для неискушенных. От моего учителя, Классика, ровесника Афанасия, пахло старостью и несвежим бельем — Актриса, вероятно, не очень следила за его бельем и одеждой. Почти всегда в джемперах, больше похожих на бабьи кофты, он уже не воспринимался нами как мужчина, так, нечто уже бесполое, исторический раритет.
