Но в то утро я взбесился. Вчера почти вытолкнула, сегодня даже не замечает, и я решил, что больше никогда к ней не пойду, я ее тоже не буду замечать, — я тогда был максималистом и думал только о себе.
Вечером я зашел в магазин за хлебом.
— Привет, Маша, которая не наша, — поздоровался я.
— Привет. — Маша улыбнулась. — Опять «Ливадию»?
Я не испытывал никакой робости.
— Опять, — сказал я, решив, что принесу вино матери, она любила портвейн, вообще всякое сладкое вино. Мать радовалась подаркам, как маленькая девочка, кроме меня, ей почти никто ничего не дарил. Только Жорж, но он приезжал к нам редко.
Маша приставила подставку-стремянку и полезла доставать «Ливадию». Она протянула руку к верхней полке, платье у нее задралось, и моя рука мгновенно оказалась у нее под платьем, я почувствовал прохладу шелка трусиков. Трусики легко скользнули вниз, теперь я чувствовал гладкую прохладную кожу ее ягодиц. Она посмотрела на меня сверху и почему-то шепотом спросила:
— Ты что? Сейчас кто-нибудь зайдет…
Я задвинул щеколду и выключил свет.
— Я ничего не вижу, — сказала она сверху.
Я зашел за прилавок, протянул руки, обхватил ее и снял со стремянки. В темноте я нашел ее губы, открытые и нежные. В магазине было тесно. Всюду стояли ящики. Я повернул ее, привалил к прилавку в «позиции львицы», по известному учебнику сексологии для школьников. У нее была замечательная фигура. Уже имея хоть и небольшой, но опыт, я входил в нее осторожно, она прижалась ко мне и уже через несколько секунд заспешила, но в этой позиции она была почти беспомощна, управлял я. Она вскрикнула, попыталась освободиться, но я не спешил и, только когда почувствовал, что она кончила еще раз, в несколько толчков кончил сам.
Она взяла меня за руку, провела в подсобку магазина, включила свет, поправила прическу и села на мешок с сахаром, успокаивая дыхание.
— Я думала, ты щенок, а ты уже кобель. — И она погладила меня. — Чего хочешь? Шампанского? Шоколада?
— Ничего, — ответил я. — Только тебя.
— Сегодня все, — заявила она. — Я больше не выдержу. Жаль, что тебе так мало лет.
— Это скоро пройдет, — пообещал я.
— Я выхожу замуж, — сообщила Маша.
— А чего так торопишься? — спросил я.
— Ничего себе «торопишься», — ответила она. — Мне двадцать четыре. Переспать все готовы, а замуж только он предложил.
— А кто он?
— Мишка из «Заготзерна».
— Знаю. Толстый такой.
— Ничего, со мною похудеет, — пообещала Маша. — Так что будем считать это последней гастролью. На той неделе в пятницу у меня регистрация, а в воскресенье свадьба.
— До свадьбы еще есть время, — сказал я.
— До свадьбы нет, а после свадьбы, наверное, будет. — Она вздохнула.
— Ты чем-то недовольна? — спросил я.
— Может, еще и распогодится, — неопределенно ответила она.
— Не понял.
— Да я с Мишкой уже полгода живу. И за полгода у меня было только один раз. А с тобою за один раз два раза.
— Ты скажи ему, чтобы он не торопился, — посоветовал я.
— Смотри какой ученый, — удивилась она. — Давай все-таки выпьем шампанского. За мою свадьбу.
Она достала бутылку шампанского. Я снял фольгу, раскрутил проволоку и, придерживая пробку, которая начала выдавливаться, открыл шампанское без шума, разлил шампанское в банки из-под кабачковой икры. Мы чокнулись, выпили, закусили шоколадом.
— Ты куда собираешься поступать? — спросила Маша.
— Еще не знаю.
— Иди в офицеры, — сказала Маша. — Из тебя хороший офицер получится.
— Как определяешь?
— Из тебя вообще хваткий мужик должен получиться. И дерешься ты с первого класса. Говорят, никому не уступаешь. А сейчас весь Красногородск гудит, что ты наподдал сыну самого секретаря райкома. И молодец. Их бить надо. Вообще, тебя уважают.
— Кто? — спросил я.
— Да бабы. Все хозяйство ведешь. Тебя в пример ставят. Правда, говорят, заносчивый очень. Не всегда здороваешься.
— Буду здороваться, — пообещал я.
— Мне пора домой, — сказала Маша. — Жених уже ждет.
Я помог закрыть магазин, сумка ее оказалась тяжелой.
— Ты ее не дотащишь, — сказал я. — Что в ней, кирпичи?
— Консервные банки. Лосось, шпроты. Готовлюсь к свадьбе.
— Я донесу до твоего дома.
— Не надо, чтобы нас видели вместе.
